В 19 часов советские части предприняли совместную атаку на японские позиции с трёх сторон: юга, запада и северо-запада. Однако японцы снова отбили приступ. За день бригада Яковлева потеряла 77 танков, бригада Лесового – 37 бронемашин, ещё 8 броневиков выбыли из строя в монгольском бронедивизионе.

В беседе с писателем Константином Симоновым маршал Жуков, вспоминая события 3 июля, рассказывал: «Я принял решение атаковать японцев с ходу танковой бригадой Яковлева. Знал, что без поддержки пехоты она понесёт тяжёлые потери, но мы сознательно шли на это. Бригада была сильная, около 200 танков. Она развернулась и смело пошла. Понесла большие потери от огня японской артиллерии, но – повторяю – мы к этому были готовы. Около половины личного состава бригада потеряла убитыми и ранеными и половину машин. Но мы шли на это. Ещё большие потери понесли советские и монгольские бронечасти, которые поддерживали атаку танковой бригады. Танки горели на моих глазах. На одном из участков развернулось 36 танков, и вскоре 24 из них уже горели. Но зато мы полностью раздавили японскую дивизию. Стёрли».

Если бы!

Японцев «давили» ещё двое суток днём и ночью. По всем правилам военной науки: танками, авиацией, тяжёлой артиллерией. Беспрерывные атаки советско-монгольских войск вынудили генерала Камацубара отдать приказ о ретираде. Японцы, прихватив тяжёлую технику, ушли по наведённой переправе, которую так и не удалось уничтожить.

В то же время группа генерала Ясуоки продолжала атаковать восточный плацдарм, который с советской стороны был усилен танками и бронемашинами из состава 11-й танковой и 9-й мотоброневой бригад. Здесь противник 3 июля пытался добиться перелома, бросив в атаку 73 танка. К счастью, японцы применяли их по-жуковски, без пехоты и артиллерийской поддержки, за что и поплатились, потеряв 41 машину (из них 13 безвозвратно). Советские БТ-5 и БА-10 вели огонь с заранее подготовленных позиций с дистанции 300 – 400 метров, отечественный 45-мм бронебойный снаряд с лёгкостью прошивал защиту тихоходных «Оцу», в то время как стрельба японской 57-мм осколочно-фугасной гранатой «по броневикам не нанесла им поражения и не оправдала себя». В бою погиб командир 3-го танкового полка полковник Йошимару. Больше «самураи» танки не использовали.

Потери 11-й танковой бригады за три дня боёв составили 138 танков (половина безвозвратно) и 259 танкистов. Из полка Федюнинского выбыл 191 человек. Всего в июле советско-монгольскими частями было потеряно 175 танков и 143 бронемашины. Противник, как водится, был разбит вдребезги, «тысячи трупов японских солдат и офицеров устилали склоны Баин-Цагана». Вот только, по данным штаба Квантунской армии, группа Кабаяси потеряла убитыми и ранеными около 800 человек, причём все они, и мёртвые, и живые, были эвакуированы. Потери двух танковых полков составили 139 человек.

Воспетый в стихах К. Симонова молодецкий удар бригады М. П. Яковлева стал первым опытом боевого применения крупного танкового соединения, и опытом скорее негативным. Его оправдывают оперативными соображениями, крайней необходимостью, возникшей в кризисной ситуации. Однако приграничные сражения лета 1941 года продемонстрировали, что подобная практика стала традиционной в РККА вследствие неумения организовать разведку и взаимодействие войск на поле боя – всё время что-то мешало нашим генералам: то противник, то пресловутые «оперативные соображения». (Для примера можно вспомнить, как Г. К. Жуков «давил» противника на Украине: хоть танков в распоряжении командования Юго-Западного фронта имелось в тридцать раз больше, чем в Особом корпусе, против немцев тактика «развернулись и смело пошли» не сработала. Фронт понёс фантастические потери, но «мы к этому были готовы».)

Согласно составленным по итогам конфликта секретным отчётам, «лучшая в мире» советская техника в целом соответствовала предъявляемым к ней требованиям.

Танки БТ-5 и БТ-7 показали себя «прекрасными боевыми машинами, способными решать все боевые задачи, какие можно возложить на лёгкие танки, в соответствии с мощностью их оружия и брони. К недостаткам этих танков отнесли неудачное расположение бензобаков, «что являлось основной причиной пожара этих танков от японских бронебойно-зажигательных снарядов 37-мм орудий».

Артиллерийские танки БТ-7А «показали себя незаменимым средством в борьбе с противотанковыми орудиями». Автомобильные артустановки СУ-1-12, как и на Хасане, себя не оправдали: «Они не могут сопровождать танки в атаке – будут немедленно выведены из строя. Их трудно с машиной закопать в землю, в силу чего являются весьма благодарной мишенью для артиллерии и авиации противника».

С самой лучшей стороны проявили себя танки Т-26: «Несмотря на слабый мотор, прекрасно ходили по барханам. Очень большая живучесть танка. Были случаи нескольких попаданий в танк, и он не выходил из строя. И что особенно приятно: «Танк горит очень редко».

Очень понравились огнемётные ХТ-26 и XT-130: «Как правило, японская пехота, находясь в окопах, огня этих танков не выдерживала и бежала». Совсем не понравились Т-37 и Т-38: низкая проходимость на песчаных грунтах и совсем «непригодны для атаки и обороны» (собственно, не для этого они и создавались).

Пушечные бронеавтомобили «показали себя замечально», продемонстрировав хорошую проходимость и выносливость. Правда, на поле боя у них выявился совершенно идиотский конструктивный недостаток в виде 108-литрового топливного бака над головой командира и водителя. При попадании снаряда горящий бензин выливался им на головы, что «очень плохо отражалось на моральном состоянии экипажей».

В тактическом плане подтвердились тривиальные вещи, как-то: танки могут успешно поражать огневые точки, но не способны обеспечить контроль над занятой территорией, а пехота без танков крайне неохотно идёт в атаку на хорошо подготовленную оборону. Причём чаще всего так и получалось – раздельно-гильзово: «Организация работ по тесной увязке действий танков, пехоты и артиллерии являлось слабым местом в организации боя. Стремление скорее и скорее атаковать и уничтожить противника без трезвого и реального расчёта возможности одновременной дружной атаки приводило к топтанию на месте и ряду неудачных атак с большими потерями…

Времени на организацию взаимодействия и увязку действий было крайне мало, и танкисты уясняли свою задачу уже в ходе боя».

Танковая атака начиналась сигналом командира роты или взвода «Делай как я!», и на этом всякое управление заканчивалось. Флажковая сигнализация и сигнальные ракеты себя не оправдали, экипажи в суматохе боя их не видели; радиостанции считались штукой ненадёжной, личный состав знал их плохо, поэтому и пользоваться радиосвязью было некогда: «Микрофон на груди мешает работать, путается, а заниматься настройкой и переключением некогда». Поручневые антенны часто повреждались осколками, и, кроме того, антенны демаскировали командирские машины. Общее руководство на уровне батальон – бригада осуществлялось офицерами связи.

В конце концов, собравшись с силами, создав подавляющее превосходство в людях и технике, в том числе 498 танков и 385 бронемашин, в конце августа 1939 года врагу показали «япону мать». Основную роль в окружении группировки противника сыграли не танковые части – их распределили по стрелковым соединениям, а «бронированная кавалерия» – 9-я и 8-я мотоброневые бригады. Это была их лебединая песня, в 1941 году пушечные БА с противопульной бронёй исчезли со сцены совершенно незаметно.