Всего в ходе конфликта советской стороной безвозвратно было потеряно 124 бронеавтомобиля (ещё 209 получили боевые повреждения и требовали ремонта «различной степени тяжести») и 253 танка (в том числе 186 единиц БТ-5 и БТ-7, 12 «химических машин» и 8 пушечных Т-26). Погибли и пропали без вести, по неполным данным, 695 танкистов, среди них – комбриг М. П. Яковлев, а 864 получили ранения.

Большие пески и пески Дальние достались Монголии, уж не знаю, может, там сегодня яблони цветут. А всё равно бронетанковый маршал П. С. Рыбалко отчего-то считал, что на Халхин-Голе «мы опозорились на весь мир». А маршал М. В. Захаров написал: «События в районе реки Халхин-Гол вскрыли ряд недостатков в боевой подготовке войск. Эти недостатки явились отчасти следствием того, что уставы и ряд наставлений были изъяты под тем предлогом, что они в основном писались лицами, которые были посажены в тюрьмы или расстреляны. Новых же уставов и наставлений создать не успели».

Высший класс! Если, к примеру, вредитель М. Н. Тухачевский требовал, чтобы современный боец обладал «способностью к целесообразному и продуктивному использованию передовой техники», значит, теперь надо делать всё наоборот, и вообще наше тактическое искусство развивается «на стержне высокого политико-морального уровня… Сила классового воспитания, проводимая нашей партией, является могучей силой, и притом силой только Красной Армии». И незачем «классовому бойцу» и «классовому командиру» морочить голову косинусами! Так, с 1938 года на танки Т-26 устанавливали стабилизированный в вертикальной плоскости прицел ТОС, но не прошло и года, как его начали снимать – «из-за трудности освоения личным составом». И Жукову в полной мере можно проявлять свой самобытный талант, не оглядываясь на уставы, которые «создать не успели». Не в них, объяснил Сталин, сила армии, не в профессиональной подготовке: «Главная сила армии заключается в том, правильна или неправильна политика правительства в стране… При правильной политике даже средние командиры могут сделать гораздо больше, чем самые способные командиры буржуазных государств».

Недостатки в организации войск в августе 1939 года обсуждала специальная комиссия под председательством Г. И. Кулика. В неё вошли начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников, патриархи «клана кавалеристов» – С. М. Будённый, Б. М. Щаденко, С. К. Тимошенко, М. П. Ковалёв, К. А. Мерецков и другие. Касаемо существующей организации танковых войск, начальник Автобронетанкового управления комкор Д. Г. Павлов поставил вопрос о необходимости таких структур, как танковые корпуса. Командарм 1 ранга Б. М. Шапошников предложил их ликвидировать, сказав, что «вряд ли сложатся такие условия прорыва, в которых будут использоваться целые мехкорпуса», а командарм 1 ранга Г. И. Кулик уверенно заявил, что с такой махиной штаб корпуса не справится: «С точки зрения управления командир мехкорпуса не сможет объединить в своих руках приданную ему пехоту и обеспечивающую артиллерию. Внезапное рейдирование целого мехкорпуса в тылу противника я исключаю. Противник, несомненно, вовремя обнаружит манёвр мехкорпуса и будет ему противодействовать. В связи с громадным ростом средств ПТО я также отрицаю при прорыве самостоятельные действия танков, они должны действовать в тесной связи с пехотой». Против скоропалительных решений выступил маршал С. М. Будённый, резонно заметивший, что разогнать управления танковых корпусов – дело нетрудное, а вот если вдруг надобность в рейдировании возникнет и понадобится бросить в прорыв ударную группу, то создавать и сколачивать её штаб придётся уже в ходе боевых действий, и саму группу придётся формировать из случайных частей. И вот тогда импровизированный штаб определённо с управлением не справится. Может, и недоставало Семёну Михайловичу образования, но здравого смысла и опыта глубоких рейдов было не занимать.

В итоге комиссия рекомендовала танковые корпуса оставить, но исключить из них стрелково-пулемётные бригады, из состава танковых бригад – стрелково-пулемётные батальоны, то есть фактически исключить возможность самостоятельных действий. Танковые соединения должны были оказывать содействие пехоте и кавалерии, а не «увлекаться рейдированием». Танковый корпус иногда может действовать самостоятельно, когда противник расстроен и не способен обороняться, – чисто кавалерийская задача: преследование разбитого неприятеля.

По сути дела, вместе с «вредителями» в безымянной могиле хоронили и теорию глубокой операции: «Глубокое изучение военно-научных проблем, разработка принципиальных вопросов вождения войск стали заменяться узкими, чисто прикладными их решениями – ползучим импиризмом. А стратегия как наука и учебная дисциплина в военных академиях вообще не стала изучаться. Всё это явилось результатом не только необоснованных репрессий, но и того тупика, в котором оказались общественные науки, в том числе и военные. Военная теория сводилась по существу к составлению мозаики из высказываний Сталина по военным вопросам. Теория глубокой операции стала подвергаться сомнению на том основании, что о ней нет высказываний Сталина, что её создатели – «враги народа». Такие её элементы, как, например, самостоятельные действия мотомеханизированных и кавалерийских соединений впереди фронта и в оперативной глубине противника, назывались даже вредительскими и по этой вздорной причине отвергались».

Отправился по этапам и комдив Г. С. Иссерсон и отсидел 15 лет от звонка до звонка; его так и не пустили на «Праценские высоты». Для многих других теоретиков механизированной войны «коридоры закончились стенкой».

Формирование первого крупного танкового соединения Вермахта, предназначенного для решения оперативных задач, – 1-й танковой дивизии – началось в 1935 году. Танковая бригада дивизии состояла из двух полков. Каждый полк, в свою очередь, – из двух танковых батальонов (четыре боевых и одна штабная рота в батальоне). Всего в танковой дивизии было 22 роты, которым полагалось иметь 324 танка. Основной боевой машиной являлся танк Pz. Kpfw. I. Главный вопрос, который решали на этом этапе немецкие генералы, – принципиальная возможность управления таким большим количеством техники. Первые учения дали обнадёживающие результаты.

К 15 сентября того же года в сухопутных войсках числилось уже три танковые дивизии. В 1936 году, вопреки мнению Гудериана, протестовавшего против распыления танков, были созданы три лёгкие пехотные дивизии, имевшие в своём составе танковый батальон – 86 танков. Для совместных действий с танковыми соединениями сформировали четыре мотодивизии.

Окончательное утверждение идеи оперативного использования танковых масс в наступлении и превращение её в один из важнейших элементов германской военной доктрины нашли своё выражение в директиве по руководству и боевому использованию танковой дивизии от 1 июня 1938 года. Если в первых полевых уставах, вышедших в 1933 – 1937 годах, использование танков не мыслилось без тактического взаимодействия с пехотой, то указанная директива исходила из необходимости широкого оперативного применения танковой дивизии в наступлении. Оборона рассматривалась как эпизодическое явление.

Танковая дивизия «образца 1939 года» состояла из танковой и моторизованной бригад, артиллерийского полка, мотоциклетно-стрелкового, разведывательного и сапёрного батальонов, истребительно-противотанкового дивизиона, батальона связи и тыловых служб. В ней по штату было 11 792 человека, 324 танка, 10 бронеавтомобилей, 130 орудий и миномётов. Таким образом, организационно танки не распылялись по пехотным соединениям, большая часть их была сосредоточена в танковых дивизиях, для руководства которыми имелся особый штаб, подчинённый командующему бронетанковыми войсками.