бросила чахленький клубенек, метя в задницу Вайолет. Девушка увернулась, показала ей язык и отфутболила картофелину в сторону переполненного мусорного ведра. – Я спрашиваю всего лишь, правда ли это такой кайф и вовсе не унизительно, или, может, ты просто расстроена, выведена из равновесия тем, что влипла в отношения, в них застряла?

– Это Лили просила тебя “потолковать” со мной? – Вайолет попыталась построже взглянуть на Крис. – Потому что, ты же знаешь, она просто хочет меня обратить…

Понятно было, что это не слишком затейливая попытка увести разговор в сторону, пусть даже Лили и Крис и впрямь норовили убедить Вайолет в достоинствах политического лесбиянства всякий раз, когда открывали вторую бутылку красного.

– Ну, мы все этого хотим, дорогая, – засмеялась Крис, которая, впрочем, вскоре после того, как Вайолет здесь поселилась, недвусмысленно дала понять, что та совсем не в ее вкусе (“маловато мясца на твоих косточках”).

– И в любом случае, я не в ловушке, я хочу быть с Элом…

Крис вскинула свои большие ладони.

– Да, я знаю! Прости! Но до – как вы это назвали, договоренность?

– Соглашение.

– Да, до соглашения, когда ты сюда переехала, ты ведь была расстроена. Верно? И у тебя были высокие представления о том, какой может быть свободная любовь. Но сейчас ты, может, расстроенной и не выглядишь, но выглядишь все‐таки… несколько не в себе.

Вайолет принялась энергично ворочать ложкой в тазу. Что Крис и Лили могут понимать в том, что ей, Вайолет, нужно? Что они понимают в потребностях ее тела? У Крис уже вечность не было серьезных отношений, в то время как Лили, это очевидно, по силам заполучить любую, кого и когда захочет.

– Да отлично я провожу время! – воскликнула Вайолет, но прозвучало это не так веско, как она ожидала. – Я же говорила тебе, со мной это срабатывает: мне это легко, ты же знаешь. В любом случае, мне ни к чему романтика, слюни и слезы; мне хватает этого с Элом.

– Ну, конечно. – Крис отвернулась, чтобы вымыть руки над раковиной, все еще заставленной баночками из‐под красок: утром за большим кухонным столом они проводили урок рисования для детей. – Но разве это та самая “духовная связь”, которую ты вечно здесь проповедуешь? Секс сам по себе может быть легким, но стоит ли он того? Потому что, похоже, это стало… ну, болезненной потребностью, а не чем‐то прекрасным-волшебным!

Тут Вайолет решила, что варенье требует ее внимания целиком. Фрукты кипели, пуская пузыри, становились ярче и лакированней по мере того, как в большом латунном термометре подрастал красный столбик. Это правда, думала она, после соглашения тот способ, каким она общается с миром, изменился. Раньше она растворялась в музыке, в отуманивающем действии травки и в объятиях Эла – и порой мелькала у нее мысль, что неплохо бы скользнуть в чьи‐то еще объятья, вот так же, как Тамсин и Джонни отпускают друг друга. Но теперь, когда ей это разрешено, она делает это не от случая к случаю, а постоянно: озирается на концертах и вечеринках, гадая, кто бы это мог быть, жадно ищет зрительного контакта. Танцевать старается так, чтобы выглядеть соблазнительно, чтобы бедра наводили на мысль о сексе; выбирает платья, которые подчеркивают тонкую талию и изящные плечи, а не те, в которых свободней двигаться. И все это занимает в ее мыслях неподобающе много места.

Назавтра с утра начинались неловкие разговоры со славными парнями, которые думали, что она хочет что‐то начать, и она чувствовала укол неуверенности – не вину, нет, только неуверенность – насчет того, не задела ли она их чувства. Или еще хуже: те, кому на деле все было пофиг, с пустыми глазами вставали с постели, даже не прикоснувшись. Это были те, кто ею воспользовался. Так же, как я ими воспользовалась, и эти слова стали мантрой для Вайолет.

– Может, ты и права. – Вайолет выключила огонь. Ей хотелось обернуться, но оказалось, что встретиться взглядом со здравомыслящим, любящим другом не так‐то просто.

Любящий. Любовь. В конце концов, вот чего не бывало во всех этих спешных, мимолетных интрижках. Вся ее любовь целиком крепко-накрепко перевязана и отправлена через океан. Что она к ней вернется, сомнений никаких не имелось, но вот прямо сейчас любви у нее нет.

– Но разве впустить любовь в отношения с другими людьми не значило бы усугубить предательство… еще больше?

Она принялась расставлять в рядок пустые чистые банки.

– Думаешь? – переспросила Крис. – Или это значило бы, что ты ценишь себя по достоинству?

– И других, наверное, тоже, – мрачно сказала Вайолет. – Не по‐людски это, пользоваться другими.

– Может, и так. Честно сказать, это как‐то слишком… по‐деловому. “Вайолет Льюис, великая собирательница оргазмов!” – Крис от души рассмеялась и погрозила пальцем. – И то, что ты пользуешься лишь мужскими телами, тебя совсем не оправдывает…

– О, черт возьми, Крис, не наезжай на меня, – рассмеялась и Вайолет, поворачиваясь и раскидывая руки, приглашая в объятие. – Уж если тебе жаль парней, то тогда мне и правда есть о чем волноваться, – пробормотала она в мешковатый, домашней вязки свитер Крис.

И хотя она, в общем‐то, отмахнулась, разговор этот все‐таки что‐то стронул. Вайолет стала пореже проводить время вне дома и с головой окунулась в учебу, а также в общинный дух “Матильды”, как они окрестили свой дом.

Семь женщин, там обитавших, делили всю работу по дому, готовку и целиком все доходы. Вайолет пришлось даже присматривать за детьми двух других женщин, Энни и Таллулы, что заставило Эла на неделю размечтаться о детях, пока он не спросил, а где, собственно, их отцы. Вайолет объяснила по телефону, что мужчинам разрешается жить в “Матильде” только в том случае, если они на равных участвуют в уходе за детьми и вносят свою зарплату, это необходимое социальное новшество и “то, что сделает мужчин и женщин по‐настоящему равными”. Но надолго они там не задерживаются.

Эл заметил на это, что, если они не могут привлечь хотя бы пару папаш-хиппи, социальное новшество это внедрится очень нескоро. Вайолет в ярости бросила трубку. Потому что чем больше сил и времени вкладывала она в “Матильду”, тем страстней относилась к тому, как и чем живут женщины.

Она помогала Энни и Таллуле ставить для малышни сокращенные до полной нелепицы пьесы Шекспира с картонными мечами и рисованными крылышками фей, учила Крис и Лили шить нормальные занавески, чтобы прикрыть ими окна в “Матильде” вместо мешковины и самодельных щитов. Они, в свой черед, натаскивали ее, как произносить речи на публике и как котлами готовить гороховый суп и овощное карри, когда нужно накормить пришлых женщин, которые часто оставались на ужин. Мало-помалу “Матильда” превращалась в общественный центр, каждый день то собрание ассоциации арендаторов в подвале,