— Что за чудо, если змея укусила?

— Не то чудо, что укусила, а то, что ты к врачу не пойдешь, а просто покатаешься по земле да помолишься Иисусу. И не откинешь копыта — вот где еще одно чудо.

— Ну а если помрешь?

— А это будет третье чудо. Полетишь прямо в объятия к Иисусу, потому как умер блаженной смертью.

Дэнни презрительно фыркнул:

— Да уж, у тебя сегодня сплошные чудеса везде.

Небо сверкало кристально-чистой синевой, отражалось в лужах, и ему казалось, что он тоже может взлететь. Покататься на машине, что ли? Может, доехать до бассейна?

— Знаешь, какое будет самое большое чудо? — спросил он брата. — Если Юджин возьмет в руки змею.

— Ну нет, этого ты не дождешься. Юджин и червяка-то на крючок насадить не может. — Фариш, не отрывая взгляда от сосен на опушке леса, внезапно сменил тему: — А что ты скажешь о той белой гадине, что ползала тут вчера?

Видимо, он имел в виду дозу метамфетамина, которую они вчера прикончили, но Дэнни не был в этом полностью уверен. Честно говоря, он редко до конца понимал, о чем именно говорит брат, особенно если тот был пьян или под кайфом.

— Что скажешь? — с усилием спросил Фариш, рывком поднимая голову. Левый глаз его беспрестанно мигал.

— Что ж, неплохо, — осторожно произнес Дэнни, мягким движением поворачиваясь в сторону леса и стараясь не выпустить при этом брата из виду. Фариш был известен своими непредсказуемыми вспышками бешенства, если кто-то не врубался в то, что он говорит, хотя большинство людей вообще не понимали из его болтовни ни слова.

— Неплохо! Это все, что ты можешь сказать? Да ты просто козел. Это же чистяк, ты же видел, белее снега. От него такой приход, что в окно улетишь. Чего я только не делал — всю прошлую неделю на него угрохал. Я его и спиртом чистил, и этим раствором от грибков, он до сих пор такой липкий, что его в чертов нос пальцем впихивать приходится. Я тебе одно скажу, — Фариш опрокинулся обратно в кресло, держась за подлокотники, будто собирался сразу же вскочить, — как бы ты его ни нюхал, ты… — Вдруг он на самом деле вскочил с кресла и заорал: — Я сказал, убери от меня эту чертову гадость!

Раздался удар, потом приглушенный крик, Дэнни подскочил, увидев, как мимо его лица пролетел подброшенный мощным ударом котенок. Кертис, зажимая одной рукой разбитую щеку, а другой открывшийся в плаче рот, косолапо устремился за ним. Этот котенок был последним — овчарки Фариша давно разделались с остальными.

— Я же предупреждал его, — грозно проговорил Фариш, — сто раз твердил ему: никогда не суй мне под нос эту гадость…

— Точно, — негромко подтвердил Дэнни, глядя в сторону.

По ночам в доме Харриет всегда было слишком тихо. В мертвой тишине тиканье часов напоминало грохот барабана, сумрачные комнаты темнели, превращаясь в заколдованные пещеры злых волшебников, стены устремлялись ввысь к невидимым в темноте потолкам. Зимой, когда темнело рано, было совсем тоскливо, но иногда Харриет казалось, что одиночество ей легче переносить одной, а не в компании Алисон. Сейчас сестра лежала на противоположном конце дивана, положив босые ноги ей на колени.

Харриет задумчиво оглядела ноги Алисон. Мягкие, влажные, розовато-серые, они почему-то выглядели чистыми — удивительное явление, если учесть, что Алисон почти всегда ходила босиком. Вот почему они так хорошо ладили с Винни! Винни была отчасти человек, а Алисон — почти совсем кошка, всегда разгуливала сама по себе, а вздумается ей — уляжется на диване и свернется клубочком чуть ли не на груди у Харриет. Ноги Алисон внезапно дернулись, и Харриет перевела взгляд на лицо сестры. Так и есть — заснула! Она схватила Алисон за мизинчик ноги и резко потянула его вверх. Сестра ойкнула, подтянула ногу к себе, а потом села на диване.

— Что тебе снилось? — спросила ее Харриет.

Алисон поглядела на нее диковатым взглядом — одна щека красная, помятая со сна, тяжелые веки полуопущены, лицо испуганное, как будто она не очень понимает, где находится. «Странно, — подумала Харриет, разглядывая сестру с холодным любопытством, — кажется, будто она видит меня и… что-то еще».

Алисон закрыла лицо руками, посидела с минуту, потом нетвердо встала и направилась к лестнице.

— Стой! — закричала ей вслед Харриет. — Скажи мне, что ты видела?

— Не могу.

— Что значит — не могу? Не хочешь?

— Да, я не хочу, чтобы это сбылось.

— Что сбылось?

— То, что я видела во сне.

— Но что, что ты видела? Что-то о Робине?

Алисон остановилась на нижней ступеньке и осторожно повернулась.

— Нет, — сказала она, — о тебе.

— Ты продержался всего пятьдесят восемь секунд, — холодно отчеканила Харриет, бесстрастно глядя на отчаянно кашляющего Пембертона.

Пем схватился за край бассейна, тряся головой и судорожно ловя ртом воздух.

— Черт меня побери! — простонал он, тщетно стараясь нормализовать дыхание. — Наверное, ты очень медленно считала.

Харриет презрительно тряхнула головой, шумно набрала полную грудь воздуха и также резко выдохнула. Она повторила эту процедуру раз десять, пока у нее не закружилась голова, и на последнем вдохе нырнула.

Доплыть до противоположного края бассейна было совсем просто, гораздо сложнее был путь назад. Постепенно холодные голубые полоски света в воде потемнели, все вокруг замедлилось, вот перед ее носом тихо появилась и исчезла чья-то мертвенно-белая рука, вот детская нога толкнула воду прямо около ее глаз. Кровь все тяжелее билась в виски, как волны океана, накатывающие на берег. Где-то наверху — невозможно представить! — светило солнце, дети бегали, кричали, лизали мороженое, покупали ее любимые леденцы, такие же темно-голубые, как вода бассейна. Но здесь, на дне, царили только синие губы… синие языки… и зубы стучали от холода… Как холодно!

Харриет всплыла наверх, разорвав воду с оглушительным шумом, как будто разбила стекло. В этом углу бассейна было глубоко, и Харриет подпрыгивала, стоя на цыпочках, отфыркиваясь и отплевываясь, пока Пембертон, следивший за ее передвижениями сначала с интересом, а потом с беспокойством, не оттолкнулся от борта и не доплыл до нее в три гребка.

Не дав Харриет опомниться, он подхватил ее под мышки, и внезапно ее лицо оказалось прижатым к его груди, его запах, взрослый, незнакомый, не очень-то приятный, ударил ей в нос. От неожиданности Харриет на секунду замерла, невольно пытаясь осознать, нравится ли ей такое положение, но тут же пришла в себя и в негодовании забилась, пытаясь освободиться. Их тела разъединились — Пем упал на спину, окатив ее волной брызг, а Харриет торопливо подплыла к бортику, уцепилась за металлические перила лестницы и полезла наверх. Ее купальный костюм, желтый с черными полосками, делал ее похожей на большую пчелу.

— Что такое? Не любишь, когда тебя спасают?