Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А она продолжала.
— Если б он не поднялся тогда для вас и не понёс бы вас в небо, вы не знали бы драконьего лёта. Не познали бы воспетой в преданиях любви драконьего брака.
Морай дрогнул, его губы скривились.
Чёрные руки легли ему на щёки, и жрица довершила:
— Но он сделал это для вас, маргот. Оттянул свою смерть на столько лет, на сколько сумел. Чтобы не оставлять вас до того, как вы успели узнать своё счастье.
Из груди Морая вырвался всхлип. Поддавшись рвущемуся наружу отчаянию, маргот разразился сдавленным плачем, от которого ушибленная спина содрогалась сверху донизу.
Его стиснуло внутри так, как никогда. Даже в далёком детстве, когда в груди щемило обидой и одиночеством, он так не убивался.
Он воспринял слова схаалитки так, будто сам всегда знал их. Каждое было ему как кинжал под ребро — одно, другое, третье. Он принимал их — и шквал боли с каждым из них. Он вспоминал рокот Скары, в котором научился разбирать подобия слов. Натужные взмахи крыльев и ленивый рыжий взгляд.
Чёрный дракон действительно поднимался в небо лишь ради него. Его увечья делали эти полёты мукой, в которой мгновения счастья пролетали быстро, как искры над костром.
Но он — зверь, которому приписывался иной, эгоистический, далёкий от человеческого разум — все эти годы отдавал марготу самого себя.
И теперь Морай плакал, потому что никто не делал для него подобного. Ни один из родителей, ни один из братьев и сестёр; ни единый лизоблюд-головорез и ни один воспевающий его бард не клал всего себя на алтарь перед марготом. Даже сестра, Мальтара, во всей своей верности, хотела лишь расплаты за свои долгие годы преданности. Даже Лионай, который вырос с его наставлениями, покинул его сразу же, как только это стало вредить его карьере — как бы до этого ни божился в своей приверженности.
Но дракон, существо, непостижимое человеком, подарил ему в жизни то, что делало её жизнью — и никак не мог сказать об этом.
И этому приходил конец. А он ничем не мог даже отблагодарить его. Он должен был лишь отпустить его; но сердце от этого рвалось на части.
Он обнаружил себя всего в слезах, упершимся лбом в грудь схаалитки, рвущим собственные волосы. На смену жгучей боли приходило опустошение. И равнодушное бессилие.
Морай, покачиваясь из стороны в сторону, медленно приподнялся и поглядел на куртизанку покрасневшими глазами.
Она едва заметно улыбнулась ему.
— Вы были счастливы, маргот. Вы не упустили шанс, один из бесчисленных сотен, что даётся людям. И взяли у Схаала то, что тот готов был даровать вам за ваше упорство. Этим вы превзошли практически любого человека на этом свете.
Длинные тёмные пальцы мягко прошлись по его щекам. Смахнули слезы сперва с одной, затем со второй.
— Когда меня подкинули в схаалитский приют, — проговорила жрица, — при мне была записка, где было начертано имя, что дала мне мама. С этой бумажкой я росла — и хранила её как зеницу ока. И была среди всех монастырских Эйр той Эйрой, что питала надежду когда-нибудь обрести собственное имя. Но я не могла прочесть, что было на ней написано. И никто не мог. Мы все не умели читать, кроме настоятеля. Но он бы не снизошёл до этого.
Маргот молчал. Его лицо стало холодным, взгляд — безжизненным, но он не отстранялся.
Он ждал, что она скажет дальше.
— С годами бумага делалась совсем ветхой. Надпись стиралась. Вам было десять, когда вы пробудили дракона; мне было десять, когда я отдала эту бумажку старшим. С её помощью они разожгли спасительный огонь. И холодная зима потерпела поражение.
Моргнув, девушка довершила:
— Так я навсегда стала Эйрой.
Морай положил ладонь ей на щёку. Он не знал, кого видит перед собой — жрицу, или самого Схаала, или столь же бессмысленную, потерянную судьбу.
— Это был твой дракон, — осипшим голосом проговорил маргот. — Но ты не разбудила его.
— Я доверила его Схаалу, — ответила Эйра. — Потому что он никогда не забывает ничьих имён.
Маргот горько улыбнулся. Ему захотелось поверить ей. Он уткнулся своим лбом в её лоб. Ладони соскользнули ей на широкие чёрные плечи.
Он закрыл глаза, в горе своём обретя затишье и покой.
9. Семью не выбирают
Той ночью Эйра осталась ночевать у маргота. Лорд спал в её руках, своим дыханием щекоча ей шею. А она сама уснуть не могла; знала, что во сне непременно пошевелится и потому разбудит его.
Схаалитское снисхождение и нежность к потерянным душам сделали эту ночь приятной для неё. Она смотрела на остервенелого тирана в своих руках — и видела беспомощного пред лицом вечности человека. Такого же, как и все.
«Каждый теряет что-то на этом свете», — думала Эйра сонно. — «Каждому есть, за что лить столь горькие слёзы, что бы ни говорили. И каждый рано или поздно останется один — и лишь Схаал будет помнить его и утешать его».
И всё же маргот манил её совсем не жреческими чувствами. Странное восхищение им как доа, оседлавшим Скару, укреплялось в душе Эйры.
«Что-то особенное есть в людях, принятых драконами как всадниках. Что-то не совсем человеческое, интригующее. Возможно, Молчаливый Бог разделяет мои чувства. Они в чём-то не люди; они драконы в человеческой плоти. Он должен судить их иначе».
Однако тёплые чувства Эйра не считала любовью. Любить было роскошью, недоступной куртизанкам и непозволительной жрицам. Она лишь тихонько водила рукой по жемчужным волосам маргота с рыжими проблесками и наслаждалась искрами, что от этого вспыхивали у неё в душе.
«Если бы я не была невестой Схаала, я бы отдала тебе своё сердце», — подумала она. — «И хотя ты не берёг бы его, я лелеяла бы мягкость твоих рук. Каждый раз я прихожу к тебе, и мне на душе было спокойно. Я знаю, что ты, Безакколадный, не причинишь мне вреда. Такое на моей памяти впервые».
Когда Морай проснулся, он сперва, кажется, удивился тому, как жмётся к чёрной куртизанке. Впрочем, его улыбка тут же блеснула в предрассветном полумраке.
— Схаалитка, — молвил он и огладил её шёлковые бёдра. — Хороша. Прекрасна та жрица, что решит стать шлюхой.
— Это не решение, — тихо ответила Эйра.
«Это купля-продажа».
— Неважно, — и он провёл кончиками пальцев по её лбу. Словно представлял, как на чёрном будет смотреться схаалитская татуировка в виде черепа. — Ты здесь, а значит, ты не жрица. Разве не