Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не понимаю, Софи. Да, это отец. Фотография старая, но это он.
Держа телефон, Тео роняет руки на колени. Проведя рукой по густым темным волосам, он поворачивается к морю, словно пытаясь осмыслить еще одно столкновение наших миров.
– Когда это было?
– По-видимому, лет двадцать назад в Афинах.
Тео снова смотрит на фотографию.
– Ты так похожа на мать – у тебя такие же волосы и серые глаза. И я похож на отца. Здесь они где-то нашего возраста, как мы сейчас.
Он улыбается фантастической мысли, но я хотела бы это обсудить. Я все еще в замешательстве. Как его отец вообще оказался рядом с моей матерью? И я до сих пор не уверена, тот ли Григор изображен на картине. Я без конца рассматриваю фотокопию, но фигура настолько расплывчата, что черты определить невозможно. За исключением глаз, которые почти совпадают по цвету. Но когда я раньше видела Григора, он как будто неосознанно напоминал мне картину.
Тео возвращает телефон и целует мою руку.
– Софи, здесь нечего бояться, просто спросим у него. Это, наверное, совпадение. Еще одно, да, ну и что. Я уверен, что найдется простое объяснение тому, что ты думаешь: боится он тебя или расстроен. Как я уже говорил, с ним тяжело. Но мы все узнаем вместе, обещаю.
Он отметает странный случай, как что-то незначительное. Тео легче: отец жив, и ему можно задать любой вопрос. А мамы нет, и спросить некого.
Глава 23
Проснувшись в постели Тео, воссоединившись, как физически, так и духовно, я успокоилась, словно в мире все встало на свои места.
Я еще барахталась в стране снов, а Тео с первыми лучами солнца ушел рыбачить, оставив записку:
Не уходи. Поваляйся в постели. Сегодняшний день – наш. Завтра в обед пойдем к yiayia печь апельсиновый пирог. Потом познакомишься с отцом, и мы обо всем его расспросим.
Т. х
Спокойствие сменяется тревогой: я осознаю, как важен завтрашний обед. Я сгораю от нетерпения, что придется ждать так долго. Понятия не имею, как поведет себя Григор. Встреча важна – может, хоть одна тайна раскроется, даже если это не мамина картина.
Я лениво потягиваюсь. Что с того, если я проведу день в постели, ожидая возвращения Тео с работы, словно какая-то соблазнительница? Как я и боялась, он отвлекает меня от поиска, и я не могу насытиться. Но и он не может развеять навязчивую идею увидеть его отца.
Я уже видела реакцию Григора, когда я одна, но увидев меня с Тео, он может совсем сойти с ума.
Через неделю я уезжаю из Метони и должна хоть что-то выяснить. Но с другой стороны, это может оказаться очередным совпадением.
* * *
Когда на следующее утро мы с Тео идем по берегу к дому бабушки, он время от времени сжимает мою руку. Понимает, как я нервничаю. Я с ужасом представляю, что я встречусь с Григором.
Тео не видел, как его отец на меня смотрит, но у него все впереди.
Когда он ведет меня к дому, расположенному над пляжем, оттуда открывается потрясающий вид на море. Побеленные стены блестят на нещадно палящем полуденном солнце. Встреча с семьей Тео для меня и для нас очень важна во многих отношениях. Но мне нужно понять, отчего так расстраивается Григор.
Тео открывает дверь и кричит:
– Kaliméra, yiayia! Baba. Eínai o Theo kai i Sophie.
Изнутри доносится громкий, быстрый ответ на греческом. На кухне нас встречает пожилая женщина во вдовьем одеянии. Невысокая, метра полтора ростом, в черном платье и с золотым крестиком на шее – единственным украшением. Темные с проседью волосы собраны в строгий пучок на затылке, без единого выбившегося волоска.
Тео нас знакомит, и она, тепло улыбаясь, протягивает руку.
Она очень приветливая, но я помню, как Тео описывал бури, скрывающиеся в ее душе. Не хотелось бы попасть в немилость.
– Kalosirthes, София, eímai i Юлия. Xéreis na milás Elliniká?
Мы уже на «ты», но, боюсь, Юлию разочарует мой ответ на вопрос о знании греческого.
– Chaíromai pou se gnoríizo! Sygnómi, miláo líga Elliniká.
Я говорю, что рада с ней познакомиться и извиняюсь за бедный греческий.
– Ты хорошо говоришь.
Она с любопытством смотрит на меня.
– Я совсем не говорю по-английски… Тео поможет.
– А твой отец дома? – нервно спрашиваю я Тео, стремясь поскорее покончить с формальностями.
Он переспрашивает у бабушки и переводит ответ.
– Еще не вернулся. Пошел в деревню. Он ненадолго.
Тео успокаивающе сжимает мне плечо. Изящная yiayia и не подозревает, что у меня к ее сыну невероятно важный вопрос.
Кухня хорошо оборудована, с островком под решеткой, с которой свисают бесчисленные медные кастрюли всех форм и размеров. В углу стоят стол и деревянные стулья, а в центре – большое блюдо с апельсинами и лимонами. На газовой плите уже что-то булькает в кастрюлях, источая соблазнительные ароматы, от которых текут слюнки. Кухонная арка ведет в большую столовую, двойные двери которой выходят в сад.
За лужайкой – море, похожее на сияющую полоску шелка.
Я пытаюсь отогнать навязчивый страх перед приближающейся встречей с Григором, и с головой ухожу в приготовление пирога. Юлия зовет меня присоединиться к ней. У нее уже куча свежего слоеного теста – фило, и она знаками изображает, что надо сделать, тыча в меня ножом и разделочной доской. Я начинаю измельчать фило.
– Mikró! Mikró! – говорит она, что, насколько я знаю, означает «мелко», поэтому разрезаю кусочки на крошечные кубики, и, кажется, теперь ей нравится.
Работа тяжелая – теста не меньше килограмма.
Тео легко общается с бабушкой. Он ее смешит, и я замечаю, с какой огромной любовью она смотрит, как он разливает кофе. Поблескивая хитрыми глазами из-под полуприкрытых век, пристально наблюдает, как мы переговариваемся, касаемся друг друга и тайно переглядываемся. Тео с усмешкой передает мне их разговор.
– Ты ей нравишься, но она беспокоится, как ты справишься с тестом, потому что ты не гречанка. Она считает, мы очень подходим друг другу.
Я, слегка улыбаясь, продолжаю измельчать выпечку, рука болит от усилий. Тео кладет руку мне на шею.
– Она говорит, заметно, что… мы влюблены.
Я осторожно кладу нож на деревянную доску, и на мгновение мир вокруг с кастрюлями и тестом тает. Мы переглядываемся, и я спрашиваю свое сердце:
– А мы влюблены?
Он смотрит на меня в поисках ответа.
Я осторожно на него поглядываю