Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так, значит, в образе паука. Что ж, пусть это будет предзнаменованием. Мы сделаем из неё госпожу паучиху Арахнею, которую не стыдно будет показать всему свету. Но эта необыкновенная красавица принадлежит к самым упрямым особам её рода, и, если я ей прощу её дерзкое посещение среди белого дня, она скоро сядет мне на голову. Сначала надо обмыть кровь с моей руки; раненый морской орёл своими когтями разорвал мне на ней кожу. Я скрыл от Дафны эту царапину. Подай мне полоску полотна, чтобы перевязать. А пока пускай наша нетерпеливая самовольница узнает, что одного её жеста недостаточно, чтобы перед ней раскрывались все двери.
Он вошёл в своё помещение, холодно приветствовал Ледшу, попросил её пройти в мастерскую, открыв её, и, оставив там девушку одну, вернулся с Биасом в свою комнату, где спокойно и не торопясь стал перевязывать свою лёгкую рану. Пока невольник помогал своему господину, он повторил ему ещё раа свои предостережения против Ледши, говоря, что уже её сросшиеся густые чёрные брови указывают на то, что ею овладели духи ада.
— Эти-то брови как раз и увеличивают строгую красоту её лица, — возразил художник. — Я на них больше всего и обращу внимания, когда буду её лепить. Арахнея в тот момент, когда богиня превращает её в паука! Какой сюжет! Вряд ли кто изберёт такой смелый. И я, вроде тебя, вижу её уже передо мной, превращающейся в паука.
Не спеша сменил он свой охотничий хитон на белую хламиду, которая очень шла к его волнистой чёрной бороде, и весело сказал Биасу:
— Если я останусь здесь ещё дольше, она не только превратится в паука, но, пожалуй, совсем испортится.
И, говоря это, он пошёл в свою мастерскую.
VIII
Ледша в мастерской воспользовалась своим одиночеством, чтобы удовлетворить своё любопытство. Чего только там не было, чего только нельзя было там увидеть! На пьедесталах и на полу, на шкафах и полках стояли, лежали и висели всевозможные предметы. Гипсовые слепки различных частей человеческого тела, мужские и женские фигуры из глины и воска, увядшие венки, всевозможные инструменты скульпторов, лестницы, вазы, кубки, кувшины для вина и воды, подставка, с которой свисали богатыми складками мягкие шерстяные ткани, лютня, кресла, а в углу столик с тремя свитками папируса, восковыми дощечками и тростниковыми перьями. Было бы трудно перечислить все предметы, находившиеся в этом помещении, таком обширном, что оно нисколько не казалось заставленным или переполненным. Ледша бросала удивлённые взгляды то на один, то на другой предмет, не понимая хорошенько, что они означают и для чего они могли служить. Высокий предмет на высоком постаменте посреди мастерской, на который падал яркий свет из открытого окна, был, вероятно, образом богини, но большое серое покрывало скрывало его от её взоров. Какой высокой была эта статуя! Ледша почувствовала себя в сравнении с ней маленькой и как бы приниженной. Страстное желание поднять покрывало овладело ею, но она не могла решиться на такой смелый поступок.
При вторичном осмотре всех закоулков этой обширной мастерской, которую девушка видела первый раз при дневном свете, её охватило какое-то мучительное сознание того, что ей оказывают невнимание, даже пренебрежение. Она невольно стиснула зубы, и, когда приближающийся шум шагов замер в отдалении, обманув её ожидания, она подошла к статуе и нетерпеливым движением отдёрнула покрывало. Местами сияя ослепительной белизной слоновой кости, местами сверкая золотом, предстала перед её глазами освещённая солнцем богиня. Такой статуи она ещё никогда не видала и, поражённая, сделала несколько шагов назад. Каким великим мастером был тот, кто смутил её доверчивое сердце! Созданная им богиня была Деметра; сноп колосьев в её руках указывал на это.
Какое прекрасное произведение и какое драгоценное, как сильно оно подействовало на неё, не привыкшую к такому зрелищу!
То, что теперь перед ней стояло, была та же богиня, статуя которой возвышалась в храме Деметры, здесь в Теннисе, и которой она вместе с греками не раз приносила жертвы, когда опасность угрожала жатве, и, невольно освободив своё лицо от покрывала, простёрла руку к богине, произнося слова молитвы. При этом она смотрела прямо на бледное лицо богини, и вдруг вся кровь прилила к её щекам, ноздри её тонкого носа слегка задрожали, она узнала в этом лице черты знатной александрийки. Ведь она не может ошибаться, она только что внимательно осматривала ту, в угоду которой Гермон ей вчера изменил. Теперь вспомнила она также, что её сестра Таус и Гула по настоянию Гермона позировали для статуй. С возрастающим волнением сдёрнула она покрывало со стоящего подле богини бюста. Опять голова александрийки, ещё более похожая, нежели голова Деметры. Одна только гречанка занимает его мысли; он не вылепил головы биамитянок. И что значат они, да и она, для Гермона, когда он любит эту богатую чужестранку и только её одну! Как сильно и глубоко должен был запечатлеться её образ в душе его, если он мог передать так живо и похоже черты отсутствующей. А ведь с какой дерзостью уверял он её, Ледшу, что только ей одной принадлежит его сердце. Но теперь она поняла, чего он хотел этим достичь. Если Биас прав, то цель его была уговорить её позволить вылепить её фигуру, а не лицо и голову, красоту которых он так восхвалял. Такими же льстивыми словами увлёк он Гулу и её сестру. Обещал ли он им также вылепить с них образ богини? Быстрое биение её взволнованного сердца мешало ей спокойно думать; его сильные удары напоминали ей цель её посещения. Она пришла, чтобы выяснить всё между ними; она хотела узнать, обманул ли он её и изменил