— А люди? Живность? Их же не скроешь! Ярмарки, торговля…

— Верно. Оттого я их к войсковым товарищам переправил на постой, по паре семей каждому. Еще месяц назад организовал, когда с Джейн в город переезжали.

— Но зачем про смерти то писать? — Всплеснул я руками, вспоминая зареванных девушек.

— Голову включи. — Строго одернул Томас. — Если людей угнали со скарбом, то они обязаны были появиться в одном из трех рабских рынков возле владения. Такой товар многих бы заинтересовал. Они приедут, начнут интересоваться — а рабов-то нет. Начнут копать — обнаружат подлог очень быстро.

— Скажете еще, долго ваша тайна проживет. — Скептически покачал я головой.

— Долго, поверь. Все соседи — хорошие друзья, чужих не пустят. Уже сейчас выставили кордоны от мародеров. А нормальные люди на мертвую землю не пойдут — даже если уговаривать будешь.

— Все равно не понимаю, зачем. — Покачал я головой, пытаясь уместить хоть в какие-то рамки задумку Теннета.

— Молодой, потому что. — Вздохнул Виктор. — Если бы я не инсценировал нападение, то последовал бы настоящий удар. С караваном из рабов, насилием, пепелищем на местах домов и людским горем всех окрасов. Понимаешь?

— Ударили бы по самому уязвимому месту. — Кивнул я, прозревая. — В первую очередь.

— Именно. Иным способом навредить мне сложно.

— Но почему вы нам ничего не сказали?

— Чтобы вы все испортили? — Фыркнул дед Джейн. — Все должно быть максимально убедительно, в том числе ваше искреннее горе! И не надо мне нотаций! Молодые, переживут, сердце крепкое, заодно поймут, как любят своих родных и будут любить еще сильнее!

— Сам тоже хорош. — Незаметно, одним глазом, подмигнул Томас. — Утешил красавиц, да двоих сразу. Как теперь трех жен содержать собрался?

— Ах, вы про ребенка? Так это же шутка. — Улыбнулся я.

И сразу вздрогнул от двух акульих взглядов, будто бы приценивающихся, с какой части тела меня начать жрать.

— Ш-шутник. — Улыбнулся Томас, перестал удерживать товарища и сам встал со стула.

— Внука меня лишить решил? — Зашипел Виктор.

— Эй, седые да умные, вы чего? — Отступил я на шаг назад.

— Вилли, держи его!

Резко хлопнула дверь, с характерным щелчком закрываемого замка. Я суматошно оглянулся в поисках пути к бегству. На окнах — решетки, дверь — закрыта, впереди — два весьма опасных типа с армейским прошлым, позади — Вилли. Уже чувствуя надвигающуюся панику, посмотрел вверх и улыбнулся массивной и основательной люстре, объявившейся на потолке — видимо, пришла на смену старой вместе с остальным интерьером.

То ли надо благодарить за появившиеся силы смесь паники и страха, то ли новообретенные с ритуалом силы, но на люстру я буквально взлетел — за одни прыжок на высоту двух метров. Споро подтянул тело вверх и оглянулся на трех задумчивых типов внизу. Проняло даже вечно невозмутимого Вилли.

— Босс, может я его подстрелю? Он и упадет? — Зачесал затылок подручный.

— Можно на стол встать, оттуда я его точно достану.

— Пинаться буду! — Сурово пообещал я.

— Тогда точно стрелять надо, — деловито констатировал Вилли.

— Нет, только ремонт сделали. Да и Марта услышит. Подтаскивай стол.

— Мама-а! — Проревел я раненным слоненком, отыскав лазейку в захлопнувшейся ловушке.

— Ну-ка молчи, — заерзал Томас, странно посмотрев на закрытую дверь. Он что, ее побаивается?

— Тогда не трожьте стол! Мы же взрослые люди, давайте договоримся. Вам нужны внуки? Да никаких проблем, сегодня же вечером все организуем.

— Вилли, дай мне пистолет! — Побагровел в которых раз Теннет. — Сейчас я ему организаторские способности отстрелю.

— Ня-яня!

— Да замолчи ты. Вилли, убери пистолет. Виктор, успокойся. Ник, спускайся вниз.

— Мне и тут хорошо, — натужно улыбнулся я, пытаясь устроиться на люстре поудобнее. — Да и примета плохая. Вчера вот тоже спустился вниз, так чуть не зарезали, еле отмахался.

— Стоп, что вчера случилось? — Резко посерьезнел Баргозо.

— Думал, вы уже в курсе, раз Джейн про бинты все разболтала.

— Спускайся. — Приказал он таким голосом, что ослушаться было очень сложно. Виктор тоже как-то подтянулся и стал серьезнее. Прошлый эпизод был мгновенно забыт. — Рассказывай.

Мне дали время собраться, пока Вилли придвигал стулья к столу. Затем тщательно допросили, выпытывая мельчайшие подробности — лица, одежда, оружие, в общем, все, что я мог видеть и что не мог. К своему удивлению, стараться, чтобы вспомнить детали, совершенно не приходилось — образы сами выплывали в голове, стоило о них задуматься. И не просто смутные картины воспоминаний — а сверх четкие, максимально детализированные, будто бы вижу я их прямо сейчас. Попробовал вспомнить текст на одной из прочитанных некогда книг и с удивлением смог представить плотный, чуть желтоватый лист бумаги с черными, слегка смазанными буквами. Если это последствия ритуала, то только ради этого эффекта стоило бы его провести.

Особый интерес вызвал кинжал — его я не стал с собой брать, оттого просто нарисовал по памяти узоры на рукояти и лезвии.

— Вилли? — Обратился Томас к своему человеку, до того стоявшему рядом со столом.

Тот молча кивнул, закрыв глаза. Подтекст вопроса и ответа явно существовал, но в нас его посвящать не собирались.

— Так, с этим мы разберемся. — Выдохнул Баргозо. — Кинжал занесешь позже.

— Повезло тебе, парень, — Виктор постучал пальцем по эскизу клинка. — Очень редкая и дрянная вещица, за одно только хранение полагается колесование. Только магия академии тебя и спасла.

Помолчали, думая каждый о своем. Кинжал отдавать хоть жалко, все таки трофей, но и таскать с собой смертный приговор никакой радости. Так что все к лучшему.

— Я пошел?

— Иди, — кивнул Томас.

— Всего доброго, — коротко поклонился старикам и с явным облегчением направился на выход.

Стоя на пороге, демонстративно хлопнул себя по лбу, словно что-то забыл.

— Ник? — Обратил внимание на мое замешательство Томас. — Еще что-нибудь?

— Да. С внуками-то что решили? Мне работать в этом направлении?

И не дослушав ответ — впрочем, там скорее ревели раненным бизоном, а не отвечали — в отличном настроении выскользнул из здания.

Порою, самые обыденные вещи могут вызывать совершенно разные эмоции у людей. Казалось бы, что может быть привычный для жителя города на реке в виде спокойной водной глади поздним вечером. Особенно, когда речная гладь еще не приобрела золотистый узор от заходящего солнца, не отражает лунную дорожку, а вовсе даже тускло смотрится, отражая хмурое вечернее небо над собой.