Эдмунд не ответил, но я услышала, как скрипнул стул, когда он заерзал на нем.

— И ты тоже ничего мне не скажешь, — резко бросила я, обхватив руками спинку стула и крепко держась за нее. Я обняла ее, пытаясь сдержать слезы, которые наворачивались на глазах.

— Поэтому вы сегодня убегали? Поэтому отталкиваете Фэллона? Вам кажется, что вас обманывают.

Его голос смягчился, и из него исчезла насмешка. Теперь его слова звучали так, как я всегда хотела, чтоб звучали слова моего папы. В них было беспокойство.

— Это можно понять.

Я резко повернула к нему голову.

— Правда? — выдохнула я.

— Да, на вашем месте я чувствовал бы то же самое.

Я снова стала обращаться к промокшему саду, не сводя взгляда с лужайки, что раскинулась за клумбами, в которых напитавшаяся влагой земля перестала впитывать воду и заставляла ее собираться в лужи.

— Так почему тогда ты или кто-нибудь другой не расскажет мне правды?

— Вы поверите, если я скажу, что это ради вашего же блага?

Я решительно покачала головой, раздражаясь от того, что этой фразой от меня отмахивались уже второй раз за день. Я еще крепче обняла стул, как можно сильнее вытягивая руки, чтобы схватиться за противоположные стороны. Прутья вдавились в мое тело между подмышками и грудью, но эта тупая боль ­была единственным, что помогало мне не расплакаться. А я не стану рыдать перед человеком, которого по-настоящему знаю всего один день.

Он что-то недовольно пробормотал, и стул снова скрипнул.

— Миледи, то, что знаем об обстоятельствах смерти вашей бабушки я и Атенеа, не принесет вам облегчения, если вы ищете именно этого.

Его голос снова стал суровым и наставительным, и было ощущение, что со мной разговаривают, как с ребенком: отеческое беспокойство улетучилось.

Это глупости, дитя! Безрассудно думать, что ты уже достаточно взрослая, чтобы вынести груз всех секретов. Они тебя просто раздавят.

Бабушка, меня подавляешь ты. Я хочу, чтобы ты ушла! Тогда я могла бы расти!

— Я недостаточно взрослая, чтобы решать, поможет мне это или нет? — спросила я.

Он так хлопнул рукой по столу, что я подпрыгнула.

— Отэмн Роуз Элсаммерз, вы не в состоянии принимать ­даже самые незначительные решения, потому что зациклились на трупе. Отпустить ситуацию можете только вы сами. Если же вы продолжите цепляться за ее смерть, то будете гнить вместе со своей бабушкой до тех пор, пока от вас останутся только кожа да кости. А раз вы не чувствуете ничего, ни малейших угрызений совести за то, что убили другое темное существо, у ко­торого наверняка была семья и который не совершил ничего плохого, кроме того, что принадлежал не к той группировке, тогда, возможно, для вас уже все потеряно!

Ошеломленная, я молчала, и каждое его слово, которое произносилось с все нарастающей силой и скоростью, барабанило мне в спину, заставляя больно выгибать ее. Мне понадобилась минута, чтобы прийти в себя, и даже тогда я смогла только выдохнуть свое возмущение.

— Да как ты смеешь? Как смеешь так со мной разговаривать?

Я вскочила на ноги.

— Смею, потому что кто-то должен был сорвать траурную вуаль с вашего лица.

— Да кто ты такой, чтобы читать мне лекции по морали? Ты всего лишь обслуживающий персонал.

На это, к моему величайшему изумлению, он рассмеялся. Смех был настоящим, он шел из глубины груди и не казался мне адекватной реакцией на эти наполненные ядом слова.

— Думаю, вы слишком много времени провели с Фэллоном. А для вас, герцогиня, я больше, чем просто обслуживающий персонал.

Я снова громко выдохнула. Его ответ разочаровал меня. Но он не погасил моего гнева.

— Вообще-то, насколько мне известно, мы не родственники.

Его смех постепенно стих, и он снова сел.

— Я хочу что-то показать. А значит, вам, миледи, придется повернуться ко мне лицом. — В его голосе снова послышалась насмешка.

Я медленно расцепила руки и развернулась, решительно прищурив глаза. Сложив руки на груди и откинувшись на спинку стула, он ждал. Как только я уселась, спрятав ноги под столом, он расстегнул пиджак и стал доставать что-то из внутреннего кармана. Я мельком увидела какой-то металлический предмет и подумала, что это может быть пистолет, но полы пиджака ­Эдмунда снова запахнулись, а в руке у него оказался бумажник. Из прозрачного пластикового конверта в третьем отделении он достал помятый бумажный квадрат и снова убрал бумажник в карман.

— Скажите мне, кто эти люди.

Он положил на стол небольшую черно-белую фотографию. Она была вся в заломах и немного засвеченная по краям.

Эдмунд положил ее на сухую часть стола подальше от залетающих капель дождя, и, чтобы рассмотреть ее, мне пришлось наклониться. Но чтобы узнать женщину, что стояла посредине, мне нужно было только убрать промокшие волосы за уши, чтобы они не падали на глаза. У меня был не один альбом с ее фотографиями, кроме того, я видела много ее портретов в особняках, которые принадлежат герцогам английским. Хотя все это мне было без надобности, потому что с фотографии смотрела будто бы я сама: те же светлые волосы в густых кудрях, те же изгибающиеся шрамы, такая же фигура с женственными изгибами, которые только подчеркивались невысоким ростом.

— Это моя бабушка.

Ей было, казалось, за двадцать. Даже я помнила ее моложавой. Магия долго сохраняла ее молодость. Я провела пальцем в правый угол снимка, где стоял пожилой мужчина.

— Это Иглен. А это… — нахмурилась я, глядя на третьего человека и поднося фото поближе, чтобы убедиться в своей догадке. — Это твой отец?

Эдмунд кивнул один раз и очень неспешно.

— Неожиданное трио. Но они были лучшими друзьями.

Я быстро подняла взгляд и резко выдохнула. Об Иглене я знала, но Адалвин Мортено… Предводитель Атан? Я снова опустила глаза на фотографию. То, что сказал Эдмунд, явно было правдой. Все трое смеялись, и никто не смотрел прямо в камеру: Иглен наблюдал за моей бабушкой и показывал на что-то в стороне, а остальные двое, прищуриваясь, смотрели в том направлении. Бабушка крепко ухватилась за рукав свитера Адалвина, словно пыталась подтянуть его к себе. Они стояли на фоне круглого пруда и, судя по их одежде, фотография была сделана еще до рождения моего отца.

Эдмунд снова начал барабанить пальцами.

— Как много вы знаете о жизни своей бабушки до того, как переехали к ней?

Я покачала головой.

— Немного? — задумчиво протянул он. — Вам наверняка известно, что ваш дедушка умер, когда вашему отцу было двена­дцать. А знаете ли вы, что мои родители развелись за несколько лет до этого? — О последнем факте мне ничего не было известно, но я все равно кивнула. — А как насчет проблемы с бесплодием в вашей семье?