Как и предсказывал раданит, Рим произвел на меня впечатление нескончаемой разрухи. Унылым утром, безрадостность которого усугублялась непрерывным моросящим дождем, я вошел в древний город через ворота в некогда грозном бастионе. Тут и там из-под обвалившейся штукатурки проглядывал трухлявый кирпич, и нигде не было видно ни стражи, ни часовых. Я шел пешком, и у меня не было при себе ничего, кроме рекомендательного письма от Алкуина, но никто не спросил, что мне нужно в городе. Я протиснулся мимо нескольких крестьянских телег с товаром, направлявшихся на рынок, и обогнул кучку богатых путешественников, которые ехали верхом, укрываясь от непогоды подбитыми мехом плащами. Большинство же встреченных мной прохожих составляли семейные группы: мужчины, женщины и дети, ковылявшие под беспрерывной моросью, одетые в домотканое сукно и прикрывавшие головы неуклюжими капюшонами. Многие из них тащили в заплечных мешках скудные пожитки. Какой-то мужчина толкал перед собой тачку, в которой поверх вещей сидели двое детей. По долетавшим до меня обрывкам разговоров было ясно, что все они – паломники из разных мест и стран, направлявшиеся поклониться Святому городу. Но дурная погода пригасила восторг, который им следовало бы испытывать. Любые проявления радости и стремления приобщиться к чудесам безжалостно заглушались детским плачем и ворчанием родителей.

Я углубился в лабиринт улиц, а потом перешел по мосту через реку с очень мутной водой. Мне все время попадались дома, которые некогда были роскошными и величественными, но теперь сделались просто жалкими. В большинстве своем они превратились в трущобы, населенные беднотой. К тому же эти дома были настолько запущенны и так тесно жались один к другому, что я не мог понять, торговый это район или жилой. Респектабельные особняки стояли бок о бок с лавками, складами и скромными жилыми домиками. Время от времени, заворачивая за угол, я видел перед собой полуразрушенные постройки, относившиеся еще к славным временам Римской империи: триумфальную арку, давным-давно не использовавшийся театр, колонну победы, пересохший еще в незапамятные времена фонтан с затейливыми украшениями, общественные бани, где несколько веков никто не мылся. Одну из таких построек – бывший театр – как раз в тот момент старательно разбирали. Толпа каменщиков выворачивала ломами мраморную облицовку, а плиты тут же дробили кувалдами в мелкий порошок, из которого потом должны были сделать цемент. К счастью, рабочие поняли мой латинский язык и объяснили, что мне вовсе не нужно далеко ходить в поисках обители номенклатора, поскольку его самого и еще нескольких папских сановников только что видели поблизости – они осматривали недавно отремонтированную церковь Святой Марии. Каменщики даже отрядили мальчишку, чтобы тот проводил меня.

Церковь с не совсем понятным мне названием – Святой Марии Космединской – разительно выделялась в лучшую сторону из общего городского упадка. Это скромное по размеру здание, стоявшее на краю просторной пустой площади, которая, как я уже успел выяснить, именовалась форумом, определенно казалось ухоженным. Декоративная аркада с семью плавно закругленными сводами придавала фасаду красного кирпича неброское изящество. В прилегающем к церкви переулке сгрудилась толпа слуг, а под портиком, укрывшись от надоедливого дождя, о чем-то совещались четверо или пятеро мужчин, облаченных в темные туники и плащи. Мой проводник указал на одного из них, низкорослого плотного человека с широкополой шляпой на голове, который стоял чуть в стороне от остальных и потирал замерзшие руки. Заметив мое приближение, он поднял голову и, к моему великому изумлению, выразительно подмигнул.

– Я ищу номенклатора Павла, – сказал я, стараясь как можно разборчивее говорить по латыни. От толпы скучавших слуг отделился один: он быстро пошел к нам, несомненно, стремясь отогнать прочь дерзкого незнакомца, вздумавшего досаждать его господину. Мой юный проводник счел за лучшее заблаговременно улизнуть.

– Павел – это я, – заявил сановник, взмахом руки отсылая слугу прочь, – а ты, судя по произношению, скорее всего, Зигвульф, посол из Ахена, о котором мне писал мой друг Алкуин. Я уже не первую неделю жду тебя.

Неожиданно он еще раз старательно подмигнул мне левым глазом. Заметив, что при этом у него перекосилась вся левая сторона лица, я понял, что это непроизвольный тик.

– Прошу вас простить меня за опоздание, – сказал я. – В дороге мы столкнулись с неисчислимым множеством трудностей, которые задержали нас. Я прибыл лишь этим утром. А мои спутники ожидают неподалеку от входа в город.

– От души рад приветствовать тебя в Риме, – объявил Павел. Он говорил немного гнусаво, как будто был простужен, но речь его показалась мне исполненной искренней доброжелательности. – Алкуин просил меня оказать тебе содействие.

– Я не хотел бы причинять вам беспокойство. Но нам нужно побыстрее найти жилье для людей и место, где можно было бы содержать животных, которых король Карл посылает в Багдад, – ответил я, развязывая кошель, чтобы достать оттуда рекомендательное письмо Алкуина.

– Ах да, животные! Конечно, помню! – воскликнул мой новый знакомый, не обращая внимания на свиток, который я протянул ему. – Алкуин писал о них. Мне и самому не терпится их увидеть. И не опасайся побеспокоить меня. Тем более что свои дела в базилике я уже закончил.

Он повернулся к своим спутникам и сообщил, что расстается с ними, так как его призывают другие важные дела, после чего поплотнее нахлобучил шляпу и спустился по ступенькам, сделав мне знак идти за ним. Я заметил, что за нами на почтительном расстоянии последовала добрая дюжина сопровождающих. Номенклатор, вне всякого сомнения, был очень важной персоной.

– Это, в общем-то, не относится к моим обязанностям, но его святейшество требует все проверять и перепроверять, – сказал он мне, когда мы бодрым шагом двинулись по улице. – Он ожидает от перемещения много хорошего. Я же опасаюсь, что это лишь усилит воровство.

С этими словами сановник повернулся ко мне, увидел недоумение на моем лице и немного виновато усмехнулся:

– Прощу прощения. За долгие годы, проведенные при папском дворце, я привык к мысли о том, что все должны знать, что у нас происходит. Нечто вроде шор на глазах. – Он снова рассмеялся. – А ведь неплохая метафора!

– Прошу простить меня, – совсем растерявшись, сказал я. – Что за перемещение должно что-то принести?

– Перемещение святых мощей. Их необходимо перенести в пределы города. Так они окажутся в лучшей сохранности и станут более доступны верующим, – объяснил мой спутник.

Я искоса, не подавая виду, рассматривал его. На вид этому человеку можно было дать около пятидесяти лет, и лицо у него было простоватым, покрытым красными прожилками, с носом, похожим на клубень, и большими мешками под глазами. Его можно было бы принять за пьяницу, однако за грубоватым обликом угадывался незаурядный ум и, как мне показалось, искреннее душевное тепло. Он с первого взгляда стал мне симпатичен.

– Что же это за мощи? – продолжал я расспросы.

– Святых и преподобных мучеников, – с готовностью ответил Павел. – В древности городские законы не разрешали хоронить умерших в городе. Так что тела наших святых были захоронены в катакомбах, которых очень много в пригородах. А сейчас мы пытаемся собрать их и перенести в город, где останки будут храниться в надлежащих условиях и станут доступны для поклонения. И, конечно, появится больше возможностей охранить святые мощи от могильных воров, готовых порубить каждое тело на мелкие кусочки и так продавать любому, кто согласится купить.