о шлюхах, может, ты знаешь, Сара и Зои расстались?

Мое сердце перестает биться. Я слышу, как они моют руки.

– Понятия не имею. С чего бы?

– Ты разве не заметила, что они перестали общаться? Это слишком странно. Уверена, что Зои изменила ей с каким-то парнем.

– Серьезно? – слышится удивленный голос.

– Не знаю, и, если честно, мне плевать.

«Тогда на фига ты об этом заговорила, сучка?» – хочется сказать мне. В тот самый момент, когда я собираюсь нажать на смыв и с гордо поднятой головой выйти из кабинки, они выходят из туалета. Я молчу, обдумывая их слова.

Неужели все думают, что мы расстались? Нет, важнее другое: мы правда расстались? Нет, уверена, что нет. Мы с Сарой любим друг друга. У нас крепкие отношения. Мы просто поссорились. Со всеми случается.

Убедившись, что я осталась одна, я возвращаюсь к тому, чем занималась до появления девочек. Я наклоняюсь и засовываю себе в глотку палец. Мне до сих пор противно это делать, но я не сдаюсь. Рвотный рефлекс раздирает горло.

Меня бесит, что ничего не выходит. Я знаю, что это потому, что сегодня утром я ничего не ела, но я надеялась, что смогу избавиться от вчерашнего ужина.

Если бы Сара увидела, что я делаю, она бы была очень разочарована. Встречи с психологом вот-вот начали приносить пользу, но Брайан все испортил. Он рушит все хорошее, что есть в моей жизни.

Вдруг кто-то стучит в двери кабинки. Я вздрагиваю, замирая на месте.

– Не могла бы ты, пожалуйста, выйти?

Я зажмуриваюсь, ругаясь себе под нос. Это мадам Лалуэтт, завуч по воспитательной работе. У меня нет выбора. Я смываю воду и, подхватив сумку, с улыбкой на губах выхожу.

– Да?

Она смотрит на меня с беспокойством и… жалостью.

– Здравствуй, Далия.

– Зои.

– Все хорошо?

– Да. Мне просто немного нездоровится. Во время месячных всегда так.

Она кивает, не веря мне, и берет меня за предплечье:

– Я бы хотела кое о чем поговорить. Пойдем в мой кабинет?

Черт. Я в ловушке, это точно. Я морщусь и говорю, что мне нужно вернуться на историю, но она меня перебивает:

– Я напишу для учителя записку. Это ненадолго.

Я смиренно решаю потерпеть и, улыбаясь, иду следом. Бок о бок мы проходим через двор. На солнце расположились в ожидании конца занятия несколько школьников. Среди них и Сара: она сидит на газоне, скрестив ноги. Вокруг нее – ее друзья, которых я терпеть не могу. Она над чем-то смеется, а затем, словно почувствовав на себе мой взгляд, поворачивает голову в мою сторону.

Ее улыбка испаряется сразу же, как она осознает, кто идет рядом. С болью в сердце я отвожу взгляд.

Когда мы заходим в кабинет, завуч закрывает за нами дверь и предлагает мне сесть. Где-то добрую минуту мы молчим. С бесстрастным выражением лица я жду. Мой синяк под глазом уже успел пожелтеть. Ее глаза на лишнюю секунду на нем задерживаются, и я все понимаю.

Она знает.

– Тебе ничего не угрожает, – успокаивает меня она. – Я просто хотела узнать, как у тебя дела.

– Супер.

– В последнее время у тебя все в порядке?

Господи, убейте меня. Я делаю вид, что не понимаю, к чему она клонит, и молю, чтобы ей стало слишком неловко и она меня отпустила. Так люди обычно и делают: когда им неуютно, они притворяются, будто не в курсе происходящего.

Так сделал, например, отец Тьяго, когда узнал о том, что тот гей. Он ничего не сказал. Он знает, но притворяется, что нет. Потому что это проще, чем признать неудобную правду.

– Все в порядке. Школа – отстой, но это не новость.

– Понятно. Что-нибудь еще? Я знаю, что разговаривать со взрослыми – это страшно, особенно с завучем. Но я рядом и хочу помочь тебе, Далия.

– Зои, – снова поправляю я.

– Ты можешь рассказать мне все, что захочешь.

Я продолжаю молчать, пожимая плечами. Она не сводит с меня пристального взгляда. Пока наконец ей это не надоедает и она, разочарованная, не вздыхает.

– Я прекрасно знаю, что ты нормально себя чувствуешь.

– Мне нужно идти.

– Далия, подожди! – восклицает она, когда я, с бешено бьющимся сердцем, подхожу к двери. – Тебе не нужно проходить через это в одиночку. Я могу тебе помочь.

– Я подумаю об этом. До свидания.

С этими словами я закрываю дверь и быстрым шагом прохожу по коридору. Я иду не в класс, а к выходу. Я плохо себя чувствую. Я чувствую себя так, словно меня раскрыли, разоблачили, словно за мной наблюдают, и я молюсь, чтобы она не решила позвонить моей матери. Все что угодно, только не это.

Когда я прохожу через ворота, кто-то хватает меня за руку. Я отскакиваю, а затем замечаю Сару с каменным выражением лица.

– Что ты делаешь? – набрасывается она.

Соврать ей не получится. Она поймала меня на месте преступления.

– Иду домой.

– Ты прогуливаешь, – говорит она, поджимая губы. – Снова. Последние несколько недель ты только это и делаешь. Если продолжишь в том же духе, то не сдашь экзамены, Зои.

– О, так теперь тебе есть дело до моей жизни?

Я сразу же жалею о своих словах. Они действительно ранят не хуже пощечины. Какая-то часть меня хочет сказать ей: «Возвращаю должок». Но я заставляю себя промолчать.

– Вау. Так вот до чего мы докатились? – бормочет она, не поднимая глаз со своих ботинок.

– Это ты мне скажи. Это ведь ты игнорируешь меня тогда, когда я больше всего в тебе нуждаюсь.

– Я рядом, и я хочу помочь тебе. Только поэтому и ни по какой другой причине я пытаюсь убедить тебя рассказать об этом, попросить помощи. Пока ты позволяешь своему брату делать… то, что он делает… ты далеко не уйдешь, Зои. Ты идешь ко дну.

– Я уже говорила, что не могу пойти в полицию.

– Тогда я отказываюсь оставаться рядом и за всем этим наблюдать.

Я отхожу от ворот, чтобы убедиться, что нас никто не услышит. Она идет следом, крепко сжимая в руках сумку. Я осознаю, что для меня довольно непривычно, насколько она красива. И единственное, чего я хочу, – это поцеловать ее. Сказать ей, что все будет хорошо, что я ее люблю и что в конце концов все образуется.

Пока до меня не доносится эхо ее последней фразы. Я непонимающе смотрю на нее:

– Что именно ты имеешь в виду?

Она не отвечает. Мое сердце колотится, а дыхание перехватывает. Я надеюсь, что все не так поняла, но ее решительное и непоколебимое выражение лица не оставляет мне надежды.

– Я уже давно хотела тебе сказать… Я больше не могу, Зои, – шепчет она. – Это выше моих сил.

Нет. Нет-нет-нет. Она не может так со мной поступить. Я всегда знала, что из-за Брайана наша история любви пойдет под откос. Чем я это заслужила? Я не понимаю. Разве я во всем этом жертва?

Тогда почему я единственная теряю то, что мне дороже всего?

– Ты меня бросаешь?

Мой голос едок. Я не хотела, но ничего не могу с собой поделать. Я считаю, что ее реакция несправедлива. Если бы она меня любила, она бы осталась.

«В отношениях один всегда любит больше».

– Мне жаль.

– Черт, да мне плевать, жаль тебе или нет! – шиплю я. По моим щекам катятся слезы. – Я… Прости, я… Я стану лучше. Обещаю. Сара, пожалуйста, не делай этого. Не сейчас.

Я ненавижу себя за то, что плачу, ненавижу за то, что оказалась из тех девушек, которые злятся, когда их бросают. Я всегда обещала себе, что, когда такой день настанет, я отреагирую достойно. И тем не менее мой голос срывается, когда я умоляю ее:

– Ты говорила, что любишь меня.

– И я действительно любила, – продолжает она, болезненно кривя лицо. – Но… ты больше не та Зои, в которую я влюбилась. Посмотри на себя… Ты прогуливаешь уроки, напиваешься при любом удобном случае, позволяешь своему брату избивать себя, а еще ты… сколько ты весишь, сорок килограммов? Ничего не меняется, и я так больше не могу. Я не хочу нести ответственность за то, во что ты превращаешься. Это выше