и бился лбом о край ванной.

Заснул. Прямо на полу.

Проснулся!

Проснулся от аспирации рвотных масс — именно эта фраза колотилась в болотистой гуще сознания: аспирация, рвотные массы. Мозг автоматически выдал термин. Меня рвало, я захлёбывался. Нет, ни слова в простоте, «аспирация» — и всё тут.

Но анализировать я стал уже потом.

А тогда я задыхался. Кашлял. Мутило. В глазах растекались бордовые круги. И ужас. Тот самый смертный страх.

Бежать, вырваться, вдохнуть.

Вдохнуть, вырвать из темноты зубами хотя бы маленький кусочек воздуха.

Выкашлял темноту. Вдохнул.

«Зачем вдохнул, дурак? Ты же сдохнуть хотел?»

Встал. Пол грязный, на столе мусор. Сгрёб таблетки в ведро. Подумал. Ночью без снотворного не засну. Опрокинул ведро. Достал оттуда несколько штук. Положил на край стола. Пошёл в ванную.

Остаток дня прошёл ужасно. Если вы об этом знаете — то и так знаете. Что уж говорить.

Простите меня.

Примечание к письму

(написано при подготовке материала в 2023 г.)

На следующий день я пришёл к Э. Д. домой. Не знаю, на что надеялся. Просто пришёл.

Потоптался возле ворот. Последовательность цифр дверного кода я не помнил. Начался дождь. Мартовский дождь — в радость. Целую зиму люди не выгуливали зонтики. Я свой и вовсе дома оставил, не предполагал, что польёт с неба. А прохожие тётеньки и девицы р-раз — и раскрыли. Розовые, жёлтые. Яркие. Идут женщины, шлёпают по оттаявшим улицам. Зонтами толкаются.

К воротам подошла бабулька в капюшоне. Достала брелок. Раздался писк, ворота отворились. Я вошёл за ней.

— А вы к кому?

Тяжёлая, с одышкой и пастозным лицом.

— К доктору В., в третью парадную.

— А-а.

Снова нахмурилась, голову наклонила. Поковыляла через двор по диагонали. Бдительница.

Думал, придётся топтаться под дождём возле парадной. Но и эта дверь открылась под протяжный писк замка. Из дома вышла ещё одна женщина. Помоложе, но с похожим выражением лица. Тяжёлый лоб, напряжённые губы, усталость в каждой черте. Подумалось: все живут на пределе. Как они справляются, откуда берут силы?

Прошёл до лифта, обходя нагромождённые у входа малярные вёдра. Поднялся. Ткнул в кнопку звонка. Ни на что не надеялся, просто нажал. Знал же, что никого там нет. Готов был развернуться. Пришёл попрощаться, больше ничего.

А дверь взяла и открылась.

* * *

Дочь Э. Д. я представлял себе совсем не такой. Решительная, энергичная. Выше ростом, крупнее. Говорит совсем без акцента. Мне сложно сказать, сколько ей лет, но если она и старше меня, то ненамного. И всё при ней: улыбка, прямая спина. Короткая стрижка, платиновый цвет волос, яркие брови.

— Вы по объявлению?

— Я? Нет… Я узнать про Эсфирь Давыдовну.

Вот и всё. И меня впустили. И сразу же, ничего не говоря, новая хозяйка метнулась из коридора в комнату, чтобы ответить на телефонный звонок. Оставила меня одного, рядом с вешалкой, где висели куртки. Возле двери, где в замочной скважине торчал ключ.

Перетаптываюсь с ноги на ногу. Она принимает меня на кухне. Мне неловко. Хоть бы спросила сначала, кто я такой. Но нет. Никакой осторожности. Как будто у себя дома, в Америке.

— Чаю хотите? Кофе?

Она поменяла местами тарелки в шкафу. На стол водрузила хрустальную вазу с виноградом. На подоконнике — коробка с хлопьями. А раньше там была упаковка из-под «Арарата». Была ли внутри бутылка — я не знал, но упаковку помню. И ещё мелочи. Кое-что переставлено. Свет горит по-другому. Но пусть. Мелочи — не важны.

— Зовите меня Анна. Там, на холодильнике, карточки.

— Юра.

Протягиваю руку к стопке белых прямоугольников. На белом фоне синие с серебром буквы: «AnneJ. Paley-Verchoyansky. MD. FamilyMedicine».

— Так вы её пациент? Или коллега?

— И то и другое.

— Понимаю, — Анна в который раз жестом приглашает меня сесть. — Так чай вам или кофе?

— Кофе, если можно.

Обернулась к кофеварке. Налила. Пододвинула тарелку с бутербродами.

— Вы восьмой.

Заметила на моём лице вопрос и пояснила:

— Уже семь человек справились о мамином здоровье.

— Когда вы уезжаете? — спросил я.

Анна вздохнула.

— Завтра самолёт.

— Она всё так же?

— Ей трубку вынули. Вы уже знаете?

Я не знал. И даже замер от радостной новости.

— Трубку… Дышит сама?

Она кивнула.

— Когда?

— Вчера утром. Скоро перевезу её домой.

— Слава богу, — вырвалось. — Значит, есть шанс?

— Шанс? — произнесла она, поглядела на меня и снова вздохнула. — Да нет никакого шанса. Мозг давно умер.

Помолчали. Потом Анна спросила:

— Вы какой врач?

— Функциональная диагностика. Был.

— Ушли из больницы?

— Да. Не практикую.

— Чем занимаетесь? — Анна поглядела на меня с интересом.

— Проедаю старые запасы. Ищу работу.

Я сказал ещё что-то незначительное. О себе, о службе в клинике. О том, что мой психиатрический диагноз не опасен для окружающих. Отхлебнул из чашки.

Она снова пододвинула тарелку.

— Бутерброды.

— Спасибо.

Повисла пауза. Анна стояла спиной к подоконнику. Смотрела на меня. Задумчиво обвела взглядом кухню. Потом её лицо посветлело.

— Так это вы тот самый «мальчик Юра», который писал ей письма? — вдруг произнесла она с улыбкой. — Она рассказывала, был такой пациент.

— Я? — от волнения у меня перехватило дыхание. — Мальчик?

Анна улыбнулась. Когда она улыбалась, она всё сильнее становилась похожей на мать.

— Не обращайте внимания, — сказала Анна. — Мама всех своих пациентов за глаза называла мальчиками и девочками.

Наклонилась ко мне и погладила меня по руке.

— Не переживайте вы так. Мама говорила про вас что-то хорошее. Но я сейчас уже не помню, что. Так значит, это вы.

Тревожно заёрзал на столе телефон. Анна взяла трубку и ушла в комнату.

— Оу, Майкл, хау а ю?

Английская речь совсем мне не мешала.

Мальчик Юра.

Э. Д. рассказала про меня дочери. Но это ничего. Даже хорошо, что рассказала. Но главное — другое.

Главное — трубка! Дыхание! А то, что умер мозг… Чёрта с два, как это может быть? Такой мозг не умирает.

Убрали трубку вчера утром. А что я в это время делал?

Задыхался в блевотине.

Ай да доктор мне достался.

Анна закончила свой английский разговор и вернулась на кухню.

— Пациенты, — сказала она, словно оправдываясь. — Практика, муж, внучка. И всё — там.

Анна похожа на Э. Д. в профиль. Только сейчас заметил. Лицо её шире и сработано грубее, чем у матери, но кровное родство не скроешь: ямочка на подбородке и нос. Поворот головы — тоже знакомое движение. Светлые волосы Анну сильно портят, но подкрашенные брови, наоборот, добавляют моложавости.

Я отмечал их