Он вложил скальпель мне в руку.

— Ничто, кроме тебя.

Курт бешено затряс головой, из глаз потекли слезы, но я не видел его в качестве жертвы, я видел только лицо Лорен с огромным красно-лилово-черным синяком. У нее была ссадина на щеке ровно в том месте, где и у меня. Я поднял руку и пощупал корочку. Я это заслужил, но Лорен невиновна. Курт хладнокровно избил ее.

Я сделал шаг в его сторону. Разве не такое же решение я принял по отношению к мистеру Кроули? Не допустить, чтобы плохой человек вредил невиновным? Я известил полицейских, но они ничего не сумели сделать — он убил их. В случае Кроули закон оказался бессилен. Это был вопрос жизни и смерти. Его остановил я, потому что не мог никто другой, теперь история повторялась. Закон бессилен; единственное, на что имела право полиция, — это сидеть и ждать, когда он побьет Лорен еще раз, потом еще и еще, пока она наконец не решит, что пора выдвинуть против него обвинение. Готов ли я в здравом уме это допустить? Нет, если в моих силах пресечь это раз и навсегда.

Я сделал еще шаг.

Но нет, тут другой случай. Кроули был убийцей — убийцей со сверхъестественными способностями, его остановила бы только смерть. Под конец он убивал чаще раза в неделю. Если бы я не прикончил его, сколько человек погибло бы за полгода? Но Курт никого не убил, и я не мог казнить его — слишком сильное наказание. Не мог. Я отошел назад.

Но… я мог причинить ему боль. Необязательно убивать. Ведь я причинил боль миссис Кроули, а за ней не числилось грехов в отличие от Курта. Я сделал еще два шага вперед — подошел настолько близко, что ощутил запах его пота, услышал прерывистое дыхание. Он приносил боль другим, значит его следовало наказать болью. В этом был смысл. Справедливость. Око за око.

Но что потом?

Я вдруг повернулся и подошел к окну; вечерело, и небо за рядами сосен сочилось глубокой синевой. Что будет, если я начну мучить Курта? Мы не сумеем его отпустить, иначе он все расскажет. Тогда мы могли бы держать его прикованным в подвале. Он заслуживал тюрьмы, и мы готовы были ее обеспечить. Но навечно?

Я оглянулся на Курта. Он зажмурился. Может, он молился, а может, просто боялся смотреть. Он грубое самоуверенное чудовище, он всем хамит, он оскорблял женщину, которая его любила, а когда дошло до ссоры, избил ее — сильно, беспощадно. Он губил жизни так же непоправимо, как Кроули. Не лицемерил ли я, когда, остановив Кроули, отказывался остановить Курта? Но если Курт — моя законная добыча, чего ради ограничиваться им одним? Где подвести черту? И имело ли смысл вообще ее подводить?

А за всем этим, за всеми другими причинами стояла неизбежная истина. Я хотел этого: хотел мучить его, хотел, чтобы из него брызнула кровь, чтобы он визжал от боли и в конце концов затих в совершенном покое смерти.

Я снова шагнул к Курту, но что-то остановило меня — краем глаза я уловил шевеление в дальнем углу комнаты, едва заметное, будто бабочка вспорхнула. Я увидел два уставившихся на меня глаза, заточенные, безмолвные, наблюдающие. Я смотрел на них. Никто не знал, кто она такая. Может, даже Форман не знал. Она моргнула — единственная доступная ей форма общения.

Откуда она? Что ей нравится, а что нет? Что она любит, а что ненавидит? Кто она?

А кто я?

«Меня зовут Джон Кливер. Я живу в округе Клейтон, в морге, на краю города. У меня есть мать, сестра и тетка. Мне шестнадцать лет. Я люблю читать, готовить и девушку по имени Брук. Я хочу поступать правильно независимо от обстоятельств. Я хочу быть хорошим человеком».

Но это только половина меня.

«Меня зовут мистер Монстр. У меня есть масса характерных черт серийного убийцы, мне снится насилие и смерть. Я чувствую себя лучше среди покойников, чем среди живых. Я прикончил демона и каждый день испытываю потребность убивать, в глубине моей души кроется бездонная яма».

Две мои половины вечно противоречили друг другу, но каждая была реальной. Если я выберу одну, то отвергну другую, а значит, отвергну и самого себя. Существует ли настоящий «я» где-то посредине?

Но точно существует другой «я», которого я никогда не признавал, только видел мельком его отражение в глазах людей. Он не был ни Джоном-неудачником, ни Джоном-шпионом, ни Джоном-психом. Он был Джоном-героем. Он разговаривал с Брук и ее друзьями, прогуливался по лесу во время костра, заглядывал людям в глаза и видел в них уважение — я и в самом деле чувствовал себя героем. Я хотел испытать это еще раз.

А если я герой, то должен спасти Курта, пусть я его и ненавижу. Если я герой, то должен спасти всех пленниц, как бы трудно это ни было. Должен остановить негодяя Формана, даже если придется переступить через мои правила. Даже если придется искалечить или убить его.

Но как я могу его убить, пока мне неизвестно, что он собой представляет? Что он говорил про себя и других демонов? Что их жизнь определяется тем, чего им не хватает.

Так чего же ему не хватает?

Эмоций — своих у него нет, поэтому он крадет у других. Он — пустота, гигантская дыра, которую нечем заполнить. Как у серийного убийцы, у него есть потребность, которую необходимо удовлетворять, и он построил жизнь вокруг удовлетворения этой потребности в ущерб всему остальному.

Сущность Мхая тоже определялась тем, чего ему недоставало. У него не было собственной личности, поэтому он похищал чужие тела, снова и снова, переезжая с места на место, меняя одну личность на другую, пока… не остановился. Пока в один прекрасный день не сделался мистером Кроули, после чего ни разу не переходил в другое тело. Что-то в нем преобразилось, что-то глубинное. В этот день он перестал быть Мхаем. Он перестал мерить себя тем, чего у него нет, и стал тем, что есть. А что же у него было? Только миссис Кроули.

Любовь.

Я снова подумал о нем не как о демоне, а как о добром старике, живущем в доме напротив. Любовь заставила его отказаться от жизни, полной убийств и обмана, и вести жизнь почти нормальную, обещавшую гораздо меньше, чем прежняя, но значившую гораздо больше. Форман не понимал этого, и я сомневался, мог ли понять. Тем не менее в это все и упиралось: Форман хотел знать, что случилось с Мхаем. На самом деле ему не нужно было, чтобы я мучил Курта, — он просто хотел перетянуть меня на свою сторону, завоевать доверие. Он хотел, чтобы я присоединился к нему, а присоединившись, как он предполагал, я раскрыл бы ему тайну, ради которой он приехал в Клейтон.

Он прежде говорил, что любовь — чувство слабое и бесполезное. Поймет ли он, даже если я все ему расскажу? Демон Мхай почти победил меня, потому что я не осознавал, что такое любовь; та же слабость была и у Формана, и, возможно, мне удастся воспользоваться этим в борьбе с ним. В голове у меня начал складываться план, но проводить его в жизнь стоило с осторожностью. Малейшее эмоциональное колебание грозило выдать меня.

— Вы приехали в Клейтон в поисках друга, — сказал я, поворачиваясь к Форману. — Вы говорили, он исчез сорок лет назад, и вы не знаете почему. Я знаю. Он сделал это из-за любви.