Мы миновали лабораторию и оказались в просторной комнате, обставленной в лучших традициях евродизайна. К моему удивлению, в ней были даже большие широкие окна, задрапированные красивыми тюлевыми занавесками. За полупрозрачным тюлем угадывались слегка размытые силуэты гор. Льющийся через окна свет играл на гранях роскошной хрустальной люстры, свешивающейся с высокого сводчатого потолка.

— Что это? — спросила я, с недоумением указывая на виднеющийся в окне горный пейзаж. — Мы же находимся в пещере, и, к тому же, сейчас ночь!

Маута усмехнулся, и, взяв в руки пульт дистанционного управления, нажал на кнопку. Горы за окном сменились золотистым песчаным пляжем, на который с шумом накатывали высокие волны прибоя. Ещё одно нажатие на кнопку — и меня ослепили багрово-золотистые отсветы заходящего за горизонт солнца.

— Здорово, — оценила я. — теперь я понимаю, на что ты потратил пять с половиной миллионов долларов.

Индеец достал из бара бутылку "Дюбонне" и разлил вино в бокалы. Я присела на низкую обитую тёмно-синей кожей софу, продолжая надеяться, что всё происходящее было всего лишь сном. Мне, конечно, нравились приключения, но всему есть предел. То, что босоногий индеец в пончо, сопровождающий нас по плато Наска неожиданно перевоплотится в маньяка, получившего образование в Советском Союзе и жаждущего возродить великую империю инков, а заодно и стать её императором — это уже было слишком.

Кроме того, ни с того ни с сего он вбил себе в голову, что я предназначена самой судьбой на роль императрицы Тауантинсуйю. Идея, надо сказать, на редкость бредовая, но в том-то и состоит преимущество маньяков и фанатиков перед обычными людьми. Сначала они без всякого на то основания решают, что они избраны то ли народом, то ли богами, то ли судьбой для Великой Миссии, а затем, не считаясь ни с чем и ни с кем, они действуют по формуле "цель оправдывает средства", и, как ни странно, довольно часто добиваются успеха.

Я лихорадочно шевелила извилинами, пытаясь сообразить, что здесь происходит. Итак, Маута ухитрился каким-то образом добыть почти шесть миллионов долларов. Сохранив тайну подземелий древних инков, он оборудовал там химическую лабораторию, которой позавидовали бы самые престижные западные университеты. Затем Маута изобрёл новый наркотик, значительно превосходящий по эффективности ЛСД, героин и кокаин вместе взятые. С помощью "Золота Атауальпы" Маута разжёг войну между южноамериканскими наркобаронами. Всё это говорило о его блестящем уме и выдающемся таланте организатора.

И в то же время он, одетый, как бедный индейский крестьянин, встречает нас на плоскогорье Наска. Теперь я поняла, почему Маута старался держаться поближе к нам с Луисом. Из наших разговоров он узнал всё, что нам было известно, точнее, то, что нам ничего не было известно о новом наркотике. Но зачем ему это понадобилось?

Индеец опустился на софу рядом со мной.

— Тебе трудно поверить в то, что всё это происходит на самом деле? — усмехнулся он.

— Угадал, — кивнула я, отпивая из бокала.

"Дюбонне" оказалось превосходным. Похоже, Маута разбирался в винах. Бокал, наполненный до половины, был почти круглым и сильно суживался кверху. В бокале такой формы "букет" вина ощущался особенно остро.

— Спрашивай, — предложил индеец. — Я отвечу на все твои вопросы.

— Вопросов слишком много, — покачала головой я. — Лучше расскажи мне всё с самого начала.

— Моего отца звали Ягуар Уити Иньяка Панака, — сказал Маута. — Он, как и я, был главным тукуй рикоком инков, а наш род был таким же древним и почти таким же великим, как род Капаков — императоров Тауантинсуйу.

Если проводить аналогии, то должность моего отца можно было приравнять к посту директора вашего КГБ, с той лишь разницей, что только несколько человек знали о том, чем он на самом деле занимается. Для всех остальных он был самым обычным бедным индейским крестьянином. Мы жили в горах в простой саманной хижине на берегу реки и, подобно многим другим индейцам занимались разведением морских свинок. О том, кем на самом деле является мой отец, знали лишь некоторые члены Общества Возрождения Тауантинсуйу. Это общество, подобно китайским Триадам, появилось после того, как испанцы захватили империю инков и принялись уничтожать наши традиции и религию. Когда я родился, Главный Жрец Уильяк Уму предсказал, что мне суждено возродить империю Тауантинсуйу и стать её первым императором.

— Погоди! — прервала его я. — Но ведь аклья предсказала Аделе, что Главный Жрец Уильяк Уму будет поклоняться ей, как богине, потому что она — дочь Солнца. Это был один и тот же Главный Жрец? И как ты можешь стать императором, если это право в первую очередь принадлежит инкам рода Капак?

— Уильяк Уму — это должность, так же, как и тукуй рикок, — объяснил Маута. — Главный Жрец, предсказавший мне императорство, умер много лет назад, а Главный Жрец, с которым должна встретиться Адела — предатель своего народа, как, впрочем, и Уайна Инти. Кроме того, инки из рода Копак выродились и с прошлого века не занимали высоких постов в нашей организации. Так что вполне естественно, что императором станет тот, кто возродит Тауантинсуйу.

— Логично, — согласилась я. — Но если твой отец зарабатывал на жизнь разведением морских свинок, то откуда у него взялись деньги, чтобы послать тебя учиться в Советский Союз, и где ты достал миллионы долларов на обустройство подземных галлерей?

— Если бы мой отец захотел, он мог стать самым богатым человеком в мире, — гордо заявил Маута. — Только он, Главный Жрец и несколько курак имели доступ к золоту инков.

— Значит, сокровища Атауальпы действительно существуют?

— Сокровища Атауальпы — лишь крошечная часть спасённых от испанских колонизаторов шедевров доколумбова искусства. Нам удалось сохранить не только золото инков, но и произведения искусства доинкских цивилизаций, таких, как уари, тайрона и чиму, а также культовые предметы индейцев аймара, юнка, хибаро, такана и пано. То, что ты видишь здесь, построено на деньги, вырученные от продажи в частные коллекции предметов доколумбова искусства или их копий, выполненных потомками древних мастеров.

— То есть ты потихоньку распродаёшь культурное наследие твоего народа? — уточнила я.

— Лично я ничего не распродаю. Я — человек за сценой, тот, кто дёргает за ниточки, заставляя исполнителей делать то, что необходимо для блага моего народа. Всё организовано так, что никто, за исключением нескольких человек, не знает, чем именно я занимаюсь, и какие я преследую цели.

— Всё понятно. Ты распродаёшь наследие твоего народа чужими руками.

— А по-твоему, я должен был сдать сокровища в музей? Испанцы и без того отняли у нас всё, что смогли. Они убивали наших мужчин, насиловали наших женщин и уничтожили величайшую цивилизацию Южноамериканского континента. Я что, должен это простить и забыть? Критиковать легче всего. Интересно, как бы ты поступила на моём месте?