совершенном придворном. Именно такой образ создавался на этих урбинских вечерах, вошедших благодаря его книге в историю мировой культуры. Об этой книге написано много. Прославленный итальянский поэт Торквато Тассо высказывал убеждение, что, пока благовоспитанность не исчезнет среди порядочных людей, имя Кастильоне будет любимо и почитаемо. Однако «Кортеджиано» (что значит придворный) - так называется книга Кастильоне - имеет и другое, куда большее значение. Ее герой является нам неким олицетворением великой эпохи: ведь Кастильоне хочет создать идеальный образ человека Возрождения.

Этому человеку надлежит как в пешем, так и в конном строю в совершенстве владеть оружием, быть превосходным наездником, вольтижировать, метать копья и дротики, отличаться на турнирах. Кастильоне рекомендует ему охоту (так как это занятие напоминает войну), плавание, бег и всевозможные телесные упражнения. Но, кроме того, его кортеджиано должен уметь петь и танцевать, понимать музыку и сам играть на разных инструментах, обладать познаниями в живописи и рисовании и разбираться в художественных произведениях. От него требуется самое широкое образование,.знание латыни и греческого. Он должен быть мастером в философии и делах государственных, мудрым советником правителя - в этом его конечное назначение.

Этот идеал, квинтэссенция целой культуры, показывает нам, что в те времена физическое совершенство должно было сочетаться с духовным.

Каков же этот замечательный человек, каким, под пером Кастильоне, представили его нам просвещенные гости урбинского двора?

Он красив и обладает той грацией, которая сразу же делает его обаятельным. Эта грация, эта благородная красота важнее знатности. Она должна проявляться естественно, без всякого усилия, во всяком слове, во всяком действии, как например у двадцатитрехлетнего кардинала д'Эсте, фигура, речь и манеры которого были настолько исполнены грации, что даже между старыми прелатами он выделялся своим «строгим достоинством». В разговоре с людьми всех рангов, в играх, в смехе и шутках он проявлял чарующую мягкость, так что каждый, кто хоть раз говорил с ним, оставался к нему навеки привязанным.

Рафаэль. Портрет кардинала (Бабиены?).

Около 1512 г.

«Тела с температурой умеренной наиболее совершенны», - пишет Кастильоне. Совершенный кортеджиано - не слишком большого роста и не слишком малого, причем самый подходящий для него возраст - цветущая зрелость. В нем нет никаких крайностей, ибо они «всегда порочны и противны той чистой и любезной простоте, что столь приятна уму человеческому». И даже превосходство - не во всем положительное свойство: так, по мнению Кастильоне, незачем стремиться достичь его в шахматах, потому что, как ни остроумна эта игра, все равно, сколько ни затрачивай сил на ее изучение, ничему, кроме игры, не научишься!

«Блажен, кто с молоду был молод, блажен, кто вовремя созрел…» Мысль Кастильоне перекликается с этим пушкинским стихом. Ибо совершенный кортеджиано знает еще одну истину: подлинная грация, подлинная красота возможна лишь при гармонии. Так, молодым надлежит быть решительными и смелыми, их жизнь в действии. Старцам же подобает спокойствие, осанистость и «умеренная веселость». Музыка, танцы, игры, любовные развлечения - не их удел. Так же категоричен Кастильоне и по отношению к женщине: пусть она не играет на барабане, флейте или трубе, «ибо их резкость убивает нежную прелесть, украшающую все, что делает женщина».

Греческий живописец Зевксис выбрал пять наиболее красивых девушек и написал с них одну совершенную красавицу. Пусть же кортеджиано заимствует лучшее во всем, как пчела, которая летает от цветка к цветку и собирает с каждого самое сладкое.

Однако все качества кортеджиано растворились бы, потеряв свою ценность, если бы он не создал из них единого целого, а каждое в отдельности не сумел выставить в наиболее выгодном свете.

Пусть же он научится их гармоническому сочетанию, помня, что, скрашивая одно, он может выявить другое более ярко, подобно доброму живописцу, который тенью выявляет цвет, а светом подчеркивает тень. Но пусть никогда не стремится он преуспеть в том, для чего у него нет надлежащих способностей.

Достаточно, пишет Кастильоне, чтобы кортеджиано был человеком добра и цельным, так как в этом заключены все добродетели. Лишь тот настоящий философ, кто желает быть добрым. Подлинная радость всегда добра, а в истинном страдании всегда зло, так что ошибаются те, которые принимают кажущееся наслаждение за доброе. Надо уметь отличать добро от зла и надо властвовать над своими страстями.

Не следует в борьбе со злом полностью обуздывать страсти: «Ведь те, кто объезжает коней, не мешают им скакать, но требуют, чтобы они это делали в надлежащее время и по желанию всадника».

«…Красота, - пишет Кастильоне, - как бы круг, середина которого добро, а так как не может быть круга без середины, то и не может быть красоты без добра… И если вы хорошо всмотритесь во все, что вас окружает, то увидите, что то, что добро и полезно, обладает и красотой… Взгляните на огромную машину мира, сработанную и установленную для сохранения и процветания всех сотворенных вещей… Круглое небо, украшенное столькими звездами, а посередине земля… держащаяся собственным весом, солнце, которое, кружась, освещает все… луна, получающая от него свет… и остальные пять звезд, которые ровно следуют тому же пути. Эти тела имеют между собой такую зависимость, определенную столь необходимым порядком, что при малейшем в них изменении они не могли бы пребывать вместе и мир бы погиб; но они также обладают такой красотой, что человеческий ум не был бы в состоянии придумать ничего более прекрасного. Оставьте природу и перейдите к искусству… Колонны поддерживают верхние галереи и не менее радуют взор, чем необходимы зданию… Когда люди впервые начали строить, они возвысили центральную часть храма или дома не для того, чтобы здание стало более красиво, но чтобы воды могли стекать свободно со всех сторон, однако и к пользе немедленно присоединилась и красота… Можно сказать, что доброе и красивое в известном смысле одно и то же… Красота - подлинный трофей победы души».

* * *

Совершенный кортеджиано, т. е., по существу, совершенный человек, каким он представлялся Кастильоне, конечно, не олицетворяет собой всего итальянского Возрождения. Жестокие властолюбцы вроде Цезаря Борджиа, столь типичные для этой эпохи, никак не могут быть с ним отождествлены. С другой стороны, титаническая мощь и прометеевские дерзания Микеланджело, гордая вера человека в то, что небо не слишком высоко, равно как и лукавая ирония и вещая мудрость Леонардо, выходят за его строго очерченные рамки. Идеал Кастильоне может показаться чересчур ограниченным. Это - ограниченность патрицианская. Тем не менее «кор-теджианизм» родствен всем проявлениям итальянского Возрождения. Он характерен для латинского