Би. Ты и двадцать обслуживала? Ну ты железная станина! Я не знала! Двадцать мужиков! Это даже для публичного дома норма повышенная! Ха-ха-ха!

Фем. У тебя на уме одна только ширинка. Ты не можешь себе даже вообразить, как это – мужчина рядом и не залезть к нему в штаны! Ты бы кинулась в пещеры, если бы не твой почтенный возраст!

Би. Ха! В моем возрасте рожают! И если бы не твоя эта голова, я бы давно вышла за Норкина!

Фем. У Норкина, как это широко известно, жена.

Би. Не жена, а хозяйка квартиры.

Фем. Сожительница. Вас у него две.

Би. А Мишка сошелся твой. Фем. Когда?

Би. Да уж год, почитай, прошел…

Фем. Год назад он меня провожал в горы! С Павелецкого вокзала! Ты что! Врешь! (Плачет.)

Би (торжествуя). Я не хотела тебе говорить. Жалела… Михаил сошелся на следующий день утром. Ты уехала в ночь на субботу… Он утром уже уехал в медовое путешествие. С этим.

Фем. Да ты врешь. С кем?

Би. А ты задумывалась о том, почему он к тебе ни разу не пришел в подвал?

Фем. Я его не хотела видеть. Не звонила ему ни разу.

Би. Во-первых, ты ему звонила…

Фем. У меня же не было голоса, как?

Би. Ты заставляла лаборантов.

Фем. Как, как я им могла сообщить номер телефона? Дура!

Би. Уж это ты лучше знаешь, как ты у них просила водки или закурить!

Фем. И ни разу не подошел женский голос, они говорили.

Би. А ты думала! Откуда же там быть женскому голосу? Мне все известно, но я молчу. А он уже давно не один.

Фем. Я откладывала и откладывала его посещение. Думала, надеялась… Звонила редко.

Би. На что ты надеялась? Дура, на что ты надеялась?

Фем. На тело.

Би. Голова надеялась на тело. Тело тебе нужно! Ах, тебе нужно тело! Тебе мало того, что ты жива, видишь, слышишь, ешь! Двигаешься! В сад выводят! Мало. А ведь ты весила всего полтора кило, когда мне тебя хотел вернуть доктор Колин! Всё! Год прошел, эксперимент закончен! Берите голову назад! Вот даже вам коробка для нее! А я (плачет): ай-лю-ли, ай-лю-ли, не гоните вы меня, добрый доктор! А он: эксперимент закончен. Не знала, что я из дур у тебя не буду выходить!

Фем. Ну и закончила бы. Всё. (Закрывает уши.)

Би. Но ты же плакала в этот день! Ты же мне пожаловалась, что тебя не кормили! Я чуть с ума не сошла! Нет, ты слушай! (Отрывает ее руку от ушей.) Я кинулась к Колину, так: «Док-тор Ко-лин! Вы что?» А он: «Идите, вам скажут». – «Кто?» – «Ламара». – «Но Ламара уехала на станцию переливания крови с бидоном, это надолго. Пока там надоят… из свежего мертвого… Скажите вы». Он: «Вы свободны». – «Кто? Я?» – «И вы в том числе». – «То есть как? И она… свободна? Что такое „свободна“? Вор сказал… вы свободны от рублей? Так, да?» Слушай! Он: «Я хотел бы, чтобы Ламарочка поговорила с вами как женщина с женщиной». – «Ага! Это все у вас отговорки, отвертки, доктор Колин! Я вас прошу как квалифицированного профессора». Я так сказала. «Почему вы объявили, что мы свободны? Вы имели в виду мою дочь? Мою дочь имели?» Он: «Ну какая это дочь. Дочь не бывает в полтора кило весом. Ей сколько лет? Двадцать семь? В таком возрасте не может быть этот вес у живого человека». Поняла? «Она не живая, это все эксперимент, который все». Я: «Врачи не должны убивать! Тем более больных не убивают, вы доктор!» Он: «Какая она больная, вы поймите, температура нормальная, никаких болезней и т. д.» – «Но что, здоровых убивают?» Ты слушай. Он: «Ну какая же она здоровая. Она не существует. Висела голова, подключенная к питанию, и всё».

Фем. Он прав. Меня нет. Только мысли. Я вот думала, какой ужас, если есть бессмертие! Одни мысли!

Би. Нет, я утверждаю, что у тебя есть личность, душа! Ты чувствуешь горе! Радость! Любовь, чтобы этого Мишку приподняло и прихлопнуло.

Фем. Какой ужас, если эта душа вечно думает! Да еще если к ней поступает информация!

Би. Да, к тебе поступала информация! Когда ты видела по телевизору, как убили ребенка, закопала эта мачеха, ты плакала. Я плакала! Но как! Плача говорю: «Я с ней все время разговариваю. Она хочет жить! Спросишь, она согласна, один раз моргает. Вы не имеете права!» Он: «Да она давно наркоманка, мы даем ей большие дозы петалгина, чтобы не болело место ампутации». (Показывает ребром ладони по шее.) Ты наркоманка, ха! И говорит: «Поймите, ей это вредно, дозы все увеличиваем!» Тут я ему сказала: «Неужели он не знает, что ваша Галочка вообще… пропустила петалгина время укола, вообще не явилась. Торгует она, что ли, препаратами. Всю ночь у Фем голова болела, она вся измучилась. Я ее спросила: ты мучилась? Один раз хлопнула глазами, да! Почему? Она по буквам ответила, по азбуке, я всегда ношу с собой азбуку и карандашик. Ответила: н-е в-к-ололи п-е-талгин. Да я вам за это знаете что! У нее нет слез!»

Фем. Ага, как он говорил: «Обратите внимание на их общее легкое возбуждение».

Би. Ночку бы не поспал, я бы посмотрела, какое легкое у него было бы возбуждение. А он опять: «Галочка ни при чем, это я отменил петалгин, чтобы она не стала петалгиноманкой». И это перед казнью! «Вы что, – говорю, – хотите, чтобы она вообще в страшных муках казнилась? С ума сбесились? Тут, вообще, мало того что вы ее казните, но и чтобы она все чувствовала?!»

Фем. Как доктор Колин твой говорит: «Обратите внимание, типичное поведение в состоянии аффекта. Полный двойной аутизм, как у близнецов. Внутренние монологи».

Би. Ага, я говорю: «Понимаю, у вас, как в Иране, за такие штуки казнят. То есть вы хотите ее убить за наркоманию? Но ведь вы сами ее кололи! У нее нет рук себе колоть, нет голоса просить! Это вы, вы наркодилер!» Он: «Я действовал в гуманных целях». – «Все наркодилеры действуют в этих целях! Жалеют наркоманов, дают им шмаль, чтобы не мучились! И тем убивают их! Вы убиваете мою дочь!» Он: «Никто не будет убивать, просто выключат, выключат свет, выключат свет, и всё».

Фем. Обратите внимание, господа студенты, состояние возбуждения диктует сумеречность сознания и, наоборот, синдром правдоискательства.

Би. Что ты бормочешь у меня на плече, долдонка? Это его слова, Колина слова, как попугай выучила.

Фем. Мама, как мне плохо.

Би. Спи-усни, моя радость. Мое солнце. Моя люба, кутя. Муся. Катяти-матяти.

Фем. Но провались ты пропадом! Свободы, свободы! Люди ходят и не понимают, как они свободны!

Би. У нас была в оперном театре балерина, Прохарь Нина. У ее ног валялись генералы! Но она осталась с мамой. Сейчас ее маме восемьдесят, а Ниночке шестьдесят почти что. Они вместе!