о двух разных сражениях. Рассматривая сообщение Бузанда и Хоренаци, мы можем представить себе, как происходило формирование традиции подобного построения у римлян: войска, находившиеся на Востоке, перенимали соответствующую тактику у своих противников (ср.: Dio Cass., XXXVII, 4, 2; Zosim., I, 52, 3–53)[439]. Судя по данным современника описываемых событий Аммиана Марцеллина, у римлян в этот период еще было пешее военное дело, т. е. доминирование пехоты на поле боя. Однако ко времени Прокопия (середина VI в.) у византийцев наблюдается приоритет конного военного дела, хотя пехотинцы и спешенные всадники еще играют важную роль. Причем главный род войск — конные лучники (Proc. Bel. Pers., I, 1, 8–15). Ко времени Маврикия (начало VII в.) переход к доминированию конницы уже произошел и стал традиционным (Mauric. Strat, XII, 8, prooem.; 8, 13, 1; 8, 23, 4–5). Причем в византийских конных подразделениях стали преобладать копьеносцы, хотя и лучники также имелись (ср.: Theoph. Sim., VIII, 2, 11).

Одной из типичных черт армянской тактики было неожиданное ночное нападение на персидский лагерь (IV, 22; 24; 36; 43; 48; V, 2; 38; 41). Это нападение могло происходить и на рассвете, когда сон людей наиболее крепок (III, 21; ср.: III, 7; Procop. Bel. Pers., II, 30, 41–43). Действительно, при численном превосходстве армии персов, такая тактика выглядит весьма разумной. Ведь главной силой иранского войска являлась бронированная конница, которая не могла эффективно вести бой в ночное время суток (см.: Xen. Anab., III, 4, 35). Кроме того, сказывались и традиции персов, по-видимому, связанные с религиозными представлениями, согласно которым иранской армии следовало начинать вести операции с восходом солнца, в светлое время суток (ср.: Plut. Anton., 47; Hdn., IV, 15, 1; 4; Proc. Bel. Pers., I, 13, 19). Однако в случае военной необходимости персы могли атаковать и ночью (Euagr. Hist. eccl., V, 14). Для нападения на лагерь армяне спешивали своих всадников, использующих в качестве основного оружия меч, необходимый для избиения спящих (IV, 36). Для такого нападения аршакидские полководцы могли выделять особый мобильный отряд (IV, 25) либо нападать на лагерь из засады (IV, 48; ср.: Procop. Bel. Pers., II, 30, 22). Расположение отрядов в персидском стане могло быть разведано заранее лазутчиками, переодетыми местными торговцами (III, 21). Иногда армия Сасанидов располагалась не в полевом стане, а в населенном пункте (III, 21). Искусство разбивать лагерь стояло у персов на невысоком уровне (ср.: Hdn., III, 4, 8–9; VI, 5, 3). Палатки располагались в беспорядке (Mauric. Strat., XI, 1, 14) и, соответственно, при внезапном нападении врага возникала паника и неразбериха. Не случайно же «Стратегикон» Маврикия (XI, 1, 14) рекомендует для удачного ведения операции нападать именно на лагерь персов, а «Византийский аноним VI в.» посвящает целую главу бою ночью (Anon. Byz. De re strat., 39). Бузанд иногда отмечает, что иранский лагерь был укреплен (IV, 36; 43; V, 41). Пояснение к данному сообщению мы можем найти у Вегеция (Epit., III, 10), который пишет, что персы, научившись от римлян, стали окружать свой лагерь рвом, а вал сооружали из мешков, в которые насыпали сухую землю (ср.: Procop. Bel. Pers., II, 30, 19). Подобное полевое укрепление, при наличии плохо поставленной караульной службы, по-видимому, не служило надежной защитой, поскольку нападение армян на лагерь всегда оканчивалось избиением персов.

Иран и Средняя Азия в III–V вв. Воспроизведено по: Всемирная история. Т. II: Карты. М., 1956. № 17.

В описании окончания боя у Фавстоса явно присутствует определенный шаблон: после поражения своей армии персидский царь или военачальник убегают от армян на одном коне (царь: III, 21; IV, 21; 22; 24; 25; V, 1; полководец: IV, 31; 47; V, 1; ср.: V, 4; 38). Возможно, данная схема взята автором из армянского эпоса. Если же вражеского полководца убивают, то его голову приподносят царю (III, 7; 9; ср.: V, 9). Обычно все персидское войско истребляется, а его имущество становится добычей (IV, 22; 25; 26; 27; 29; 30; 31; 39; V, 51). Таково, опять же во многом эпическое, окончание кампании. После победы армяне, в свою очередь, могут вторгнуться на территорию противника и опустошить ее (IV, 22). У пленных предателей и ненавистных персидских вельмож сдирают кожу, набивают ее соломой и выставляют на всеобщее обозрение (V, 1; 2; ср.: Agath. Hist., IV, 23). Царь умерщвляет семью знатного изменника, а поместье отбирает в казну (III, 8; ср.: III, 4; Мовсес Хорен., III.48). При подавлении мятежей знати владыка посылает военачальника, который опустошает владение бунтовщика, казнит виновных, уводит в плен жителей, затем берет заложников и взимает дань (V, 8–19).

В общем, в сочинении Бузанда можно найти достаточное количество сведений о реалиях военного дела персов и армян, которые автор мог почерпнуть как из своих источников, так и из современной ему действительности, видимо, не слишком сильно изменившейся за прошедшее столетие. В «Истории», конечно, присутствуют и определенные эпические черты и в описании военного дела: фантастическая численность войск, особое внимание к знатным военачальникам, стереотипный финал боя с бегством персидского предводителя войск и т. д. Вполне реалистично, однако, описана стратегия персов и армян, которая носила различный характер, но тактика обеих сторон была во многом похожа. Это описание — вполне исторично и объясняется сходной системой комплектования войск обоих государств, где основу армии составляли тяжеловооруженные всадники-землевладельцы, тогда как пехота набиралась из простых менее опытных ополченцев. В целом «Историю Армении» вполне можно и нужно использовать как источник по военному делу персов и армян в IV в.

IV. Персидская военная теория сасанидской эпохи

В Сасанидском Иране (III–VII вв.) существовала богатая литература, которая, впрочем, или не сохранилась вообще, или дошла до нас лишь частично в парсийских оригиналах или арабских переводах. К утраченной части относятся и военные трактаты — жанр, который также процветал в ту эпоху. Нельзя сказать, что тема военной теории Сасанидов привлекала сколь-нибудь пристальное внимание исследователей. Чуть ли не единственной специальной работой является статья «Сасанидская военная теория», написанная известным петербургским востоковедом Константином Александровичем Иностранцевым (1876–1941), которая была издана в сборнике «Сасанидские этюды» в 1909 г. В этой статье автор дал свой перевод и обширный комментарий к сохранившемуся фрагменту из потерянного персидского сочинения «Аин-наме»[440]. В настоящем же очерке будут приведены сведения и о других военных трактатах эпохи, сохранившиеся до нашего времени.

Персидская литература Ахеменидской эпохи (VI–IV вв. до н. э.) нам неизвестна. От этого времени до нас дошли официальные клинописные надписи, хотя известно, что существовали дворцовые хроники