— Поэтому никто и не пытался остановить его, когда он входил в двери. — Я подумал о Гринвуде, припарковавшем здесь свою машину всего несколькими месяцами ранее. Он передвигался по «Эдем-Олимпии», как посланец темных богов, оставляя маленькие метки смерти. — Где он убил Шарбонно — в его кабинете?

— В частных апартаментах по соседству. Там шесть комнат, гимнастический зал, массажный стол и джакузи. Гринвуд сказал, что принес новое лекарство. Он завел Шарбонно в ванную, заставил его раздеться и пристрелил в джакузи. Это помещение звуконепроницаемо.

— Зачем?

— По частным соображениям. Секретарша не знала о том, что случилось, пока служба безопасности десять минут спустя не подняла тревогу. У нее после этого случился нервный срыв.

— Жуть! — Я поднял голову к крыше. — Она видела страшный сон, но никто не сказал ей, что она не спит. Есть фотографии?

— Недоступны. Шарбонно был раздет. Говорят, что эти фотографии… непристойны.

— Неприличные раны?

— Не те, что бывают от пуль.

— Какие же еще бывают?

— Скажем, те, что получают, развлекаясь.

— Он что, был одним из этих, садомазохистов?

— Что-то вроде. Не очень хорошая реклама для «Эдем-Олимпии».

— Это объясняет звукоизоляцию. — Я наклонился к Гальдеру и выключил двигатель, радуясь наступившей на несколько мгновений тишине. — И тогда Гринвуд отправился на поиски Робера Фонтена?

— Далеко ему идти не пришлось. У Фонтена пентхаус на седьмом этаже.

— И он впустил Гринвуда?

— Он лечился у Гринвуда — проблемы с простатой. Не забывайте — ведь было только девять ноль пять. Капитан Келлерман все еще пытался связаться с Башле.

— Значит, Гринвуд пристрелил Фонтена. В постели?

— В его политическом офисе. Фонтен собирался баллотироваться на местных выборах.

— Полагаю, не от коммунистической партии?

— Скорее от правых. Откровенно говоря, настолько правых, что уже за пределами политического спектра.

— Национальный фронт?

— Довольно близко, — Гальдер улыбнулся едва заметной улыбкой. — Группа Фонтена специализировалась на «социальных» оппонентах. Их фотографиями были обвешаны стены помещения, где его убили. Они были забрызганы его кровью. У Гринвуда было тонкое чувство юмора.

— «Социальные» оппоненты, — воспроизвел я ироническую интонацию Гальдера. — Полагаю, это были не соперники-кандидаты?

— Скорее люди, которые могли бы за них проголосовать. Люди, чьи лица им не нравились.

— Темнокожие? Выходцы из Северной Африки?

— Черные, желтые, коричневые. Все, кроме розово-серых. Лица вроде моего. Люди «другой» стороны.

— Которые могут агитировать и голосовать за кандидатов левого крыла. И как же Фонтен и его люди специализировались на них? Полагаю, использовали фирмы по исследованию рынка?

— Зачем им такие хлопоты? Они встречали их на задворках Ла-Боки и Манделье.

— Но ведь у них были фотографии этих людей? Выглядит вполне профессионально.

— Мистер Синклер… — Гальдер мерил меня терпеливым взглядом. — Речь же идет о чернорабочих — фабричные, водители грузовиков, строители… Фотографии в кабинете Фонтена были сделаны после их смерти.

— После? И как они умерли?

— Все виды внезапной смерти. В основном дорожные происшествия. На задворках Ла-Боки по ночам хоть глаз выколи. Грузовик вполне может заехать на тротуар. Визг тормозов, а потом фотовспышка…

— Гальдер, вы это видели?

Но Гальдер не ответил. Он оттолкнул мою руку, когда я потянулся к конверту с фотографиями. С того момента, как мы подъехали к дому Башле, он пытался спровоцировать меня, но спровоцировать ему удалось только себя. Он постукивал пальцами по рычагу переключения передач, явно раздраженный тем, что загнал себя в угол собственного гнева.

— Последний… — Гальдер так резко свернул с центрального проезда, что я ударился головой об оконную стойку. Не извиняясь, он проехал три сотни ярдов в глубь парка и остановился у куполообразного здания, в котором размещался отдел кадров «Эдем-Олимпии». В венецианских окнах цокольного этажа размещались диорамы квартир в зданиях на берегу озера и освещенные стенды с вакансиями — младшие клерки, уборщицы и садовники, невидимки «Эдем-Олимпии», население, не отбрасывающее теней даже при самом ярком солнце.

Из автобуса вышла группа новичков — в основном испанки в своих лучших костюмах; они остановились, потрясенные совершенством этого озерно-лесного мира. Гальдер смотрел, как они цепочкой исчезали в здании, и покачивал головой с усталой снисходительностью ветерана, взирающего на взвод зеленых новобранцев.

— Ольга Карлотти?.. — Я взял у Гальдера фотографию. — Она была директором по кадрам всей «Эдем-Олимпии». Полагаю, Гринвуд прошел к ней без всякого труда?

— Доктор в белом халате — большинство людей представляют себе серийных убийц совсем по-другому. Охранники видели, как он пересек вестибюль. Они сказали, что вид у него был вполне нормальный. Там было полно привратников, претендентов на место, которые выходили из будок для собеседований, клерков, проверяющих номера карточек социального страхования. Он показал свой пропуск и прошел прямо к ней.

Возникало впечатление, что смерть в «Эдем-Олимпию» приходила со вспышками полицейских фотографов. Ольга Карлотти лежала на столе, руки распростерты, пальцы в кольцах почти касаются пола. Она была убита во время просмотра снятых автоматическими камерами фотокарточек для паспортов. Кровь от пулевого ранения в затылок образовала маску из черных кружев на ее лице хорошо ухоженной итальянки между сорока и пятьюдесятью.

Скошенное внутреннее окно посматривало на скопление народа внизу. Кабинки для собеседований были пусты, но толпа охранников, французских полицейских и клерков смотрела вверх на кабинет Карлотти, наблюдая за работой команды следователей.

— С меня достаточно. — Последняя смерть переполнила чашу, и я вернул фотографию Гальдеру. — Хватит на сегодня. Подсчитывать все эти убийства — дрянная арифметика. А где были вы в это время?

— В девять сорок пять? Ехал с капитаном Келлерманом к зданию «Сименс». Вооруженный человек пытался проникнуть туда через вход на крыше гаража. Кто-то, парковавший там машину, сообщил, что видел доктора с винтовкой.

— Гринвуда? Он попал в здание?

— На короткое время. Он достиг вестибюля, но убежал, когда его окликнули охранники. К этому времени была объявлена общая тревога.

Гальдер вел «рейндж-ровер» по центральной дорожке со скоростью бегуна. Несмотря на всю его сдержанность, на его янтарной коже проступила пленочка пота, словно он наблюдал эти убийства в своем мозгу и повторный просмотр потряс его даже сильнее, чем реальное событие.