Но теперь мы увидели энергичного, молодого белобрысого человека с цветком в петлице, только занявшего новую должность, полного высоких надежд.

Мистер Лонгстрит прекратил свое лапание, разрыдался, стал просить прощения у миссис Кроуфорд.

(Просто я одинок, дорогая моя.)

(Если хотите, я могу поделиться с вами названиями некоторых из наших диких цветов.)

(Я с радостью их выслушаю.)

Верна Блоу и ее мать Элла, которые обычно являли себя практически одинаковыми старухами (хотя обе умерли во время родов, а потому в том предыдущем месте так никогда и не состарились), теперь предстали перед нами (обе толкали перед собой по детской коляске) снова молодыми, совершенно очаровательными.

Бедняжка Литци, многократно изнасилованная, обрела способность говорить, и первыми сказанными ею словами были слова благодарности миссис Ходж, которая заступалась за нее в течение всех этих немых и одиноких лет.

Миссис Ходж, милая женщина, приняла благодарности Литци, рассянно кивнув, с удивлением глядя на собственные только что восстановившиеся руки и ноги.

Несмотря на все чудесные трансформации, произошедшие с нами, мистер Линкольн шел не останавливаясь.

Абсолютно.

Напротив.

Казалось, он идет быстрее обычного.

Намереваясь как можно скорее оставить это место.

Ах, боже мой, пробормотала Верна Блоу, чья вернувшаяся девичья красота поразила меня до глубины души даже в миг колоссального поражения.

Я позвал Холостяков, которые сразу же появились и зависли наверху, роняя вниз (столь трогательно и наивно выражая внимание) крохотные выпускные шапочки; я им объяснил, что мы в отчаянном положении, и попросил пройти по территории и призвать на помощь всех, кого только смогут.

Что именно им говорить? — спросил мистер Кейн.

Нельзя сказать, что мы «мастера слова»! — сказал мистер Фуллер.

Говорите им, что мы пытаемся спасти мальчика, сказал мистер Воллман. Его единственный грех в том, что он ребенок, а создатель этого места по каким-то неведомым нам причинам счел, что быть ребенком и любить собственную жизнь в достаточной мере, чтобы хотеть остаться здесь, в этом месте, есть страшный грех, заслуживающий самого сурового наказания.

Скажите им, мы устали быть ничем, ничего не делать, ничего не значить ни для кого, жить в состоянии постоянного страха, сказал преподобный.

Не уверен, что мы сможем запомнить все это, сказал мистер Кейн.

Похоже, это серьезное задание, сказал мистер Фуллер.

Мы полагаемся на мистера Липперта, сказал мистер Кейн. Он ведь старший из нас.

Хотя, по правде говоря, мы Трое были одногодками, поскольку все пришли в это Место в разгар своего двадцать восьмого Года (никем не любимые и холостые, как и поныне), на самом деле я — формально — был старейшим членом нашей маленькой Партии, поскольку появился здесь первым (и в Одиночестве) и провел девять лет, прежде чем ко мне Присоединился мистер Кейн (который попал сюда в результате несвоевременного происшествия в виде Индейского Копья, попавшего ему в задницу), после чего мистер Кейн и я, пробыли Неразделимым Дуэтом почти одиннадцать лет, пока этот Молокосос, мистер Фуллер, совершив неразумный пьяный Прыжок с силосной башни в Делавере, не превратил наш Дуэт в Трио.

И мне, когда я Поразмыслил, представилось, что совершенно не в наших Интересах ввязываться в это Дело, поскольку оно не имеет к нам никакого отношения и, вероятно, Угрожает самой нашей Свободе и делает нас заложниками Гибельных Обязательств, а кроме того ограничивает нас в наших Попытках делать во все времена То, что нам Нравится, а также может оказать Вредоносное Воздействие на нашу способность Оставаться.

Горько сожалею, прокричал я сверху. Мы не хотим и потому не станем!

Теперь Холостяки закидали нас сверху котелками: черными, мрачными, похоронными, словно, несмотря на их привычную легкость, они понимали всю тяжесть момента и, хотя и не имели умысла задерживаться, сожалели, что не в их силах быть более полезными.

Но их печаль продлилась недолго.

Они искали любви (или так говорили себе); а потому должны были постоянно пребывать в движении: окрыленные надеждой, веселые, оживленные, в постоянных поисках и оглядываниях.

Искали они новоприбывших или пропущенных староприбывших, чья ни с чем не сравнимая красота могла бы оправдать потерю их так высокоценимой свободы.

И теперь они отправились дальше.

«Перфессор» Липперт впереди, я за ним — мы устроили веселые гонки по территории.

Быстро перелетали над холмами и тропинками, проносились на скорости через хворь-дома, сараи и деревья. И даже через одного оленя того другого царства.

Олень перепугался при нашем почти одновременном входе и выходе, встал на дыбы, словно укушенный пчелами.

В разочаровании мы один за другим стали покидать мистера Линкольна.

Приняв позу эмбриона и вываливаясь наружу.