Если бы кто-то узнал, что я была дома у одного из самых популярных парней нашего университета, он бы не поверил. Да что там университета — города.

— Слушай, у меня есть только чипсы, будешь? — предлагает он.

Я с сомнением смотрю на пачку чипсов, которую он протягивает мне, но не решаюсь её взять.

— Как же так? — удивляюсь я. — Ты привёл к себе девушку, а угостить нечем? Ай-ай.

— Если будешь много болтать, высыплю тебе на голову, — шутливо угрожает он и садится на диван. Открыв упаковку, он начинает жадно поглощать содержимое.

— Тогда я уйду от тебя, — говорю я с усмешкой. Наверное, эта фраза прозвучала двусмысленно.

— Не успеешь, я тебя поймаю, — отвечает он, даже не взглянув на меня.

Меня поражает его уверенность в себе. Или даже самоуверенность.

Хотя чему я удивляюсь? Это один из двух самых наглых парней в моей жизни. Второй — его друг.

— Хочешь проверить? — спрашиваю я, разворачиваясь, чтобы уйти в прихожую. Однако в следующее мгновение оказываюсь прижата к крепкому туловищу. Он подхватывает меня и несёт к дивану, где укладывает на спину, а сам садится сверху.

— Ну что, убедились? — с насмешкой произносит он. Мои попытки сбросить его с себя не увенчиваются успехом. Несмотря на все усилия, он не позволяет мне вырваться, и от напряжения перед глазами начинает темнеть.

— Открывай рот, сейчас я буду тебя кормить, — говорит он, беря меня за подбородок и заставляя смотреть прямо на него.

Не понимая его намерений, я хочу возмутиться, но он тут же кладёт мне в рот чипсинку. Затем он сжимает мою челюсть, заставляя прожевать. Это чипсы с крабовым вкусом — мой любимый. Когда он хочет положить мне в рот ещё одну, я отворачиваюсь, и она касается моей щеки.

— Мальцева, — говорит он, — что плохого в том, что я хочу тебя накормить?

Действительно, что в этом такого? Разве что то, что люди, которых можно назвать друзьями с натяжкой, обычно не угощают друг друга с рук.

Он, кажется, не собирается останавливаться и пытается силой запихнуть мне в рот чипсы. Его рука ложится на мой подбородок, и он настойчиво поворачивает мою голову в свою сторону. Для него это не составляет большого труда. Я уже была готова сдаться и открыть рот, чтобы принять пищу, но его взгляд говорит мне о чём-то ином. Он словно изучает меня, но я не могу понять, что он имеет в виду. Такой взгляд я видела у него лишь пару раз, и он всегда предвещал…

Вместо чипсов моих губ касаются его губы. Тёплые, влажные, с напором они целуют мои. Его рука всё так же держит мой подбородок, фиксируя в нужном положении. Я хочу остановиться, но вместо этого позволяю его языку проникнуть в мой рот, который тут же начинает исследовать его. У меня уже нет сил сопротивляться, и я позволяю ему продолжать. Пусть лучше он закончит и сам отстранится, чем я буду сопротивляться и привлекать этим ещё больше внимания. Тогда он никогда не прекратит.

В какой-то момент я начинаю отвечать на его поцелуи, и его руки уже блуждают по моему телу. Вот они достигают края моей футболки, забираются под неё, и его пальцы почти касаются моего лифчика…

— Эд, а можно не трахать телок на диване? Я иногда здесь сижу, — раздается над нами возмущённый голос.

Климов мгновенно отстраняется, и я вижу человека, которого предпочла бы видеть в самую последнюю очередь.

— Ого, — удивлённо вскидывает брови Островский, заметив меня. — Не ожидал увидеть столь занимательную сцену.

Эд поднимается с меня и помогает сесть, а я всё смотрю на Островского, который пристально разглядывает меня. Его взгляд выражает недоумение, осуждение, а затем разочарование.

Я резко отвожу глаза. Кровь отливает от щёк, голова начинает кружиться. Мне хочется немедленно покинуть эту квартиру.

Я не должна здесь находиться. Что я творю?

Я поднимаюсь с дивана, чтобы поскорее пройти мимо парней и оказаться в прихожей.

— Эй, ты куда? — окликает меня Эд.

— Кажется, она собирается унести отсюда ноги, — замечает Альберт, когда я прохожу мимо него. Какая проницательность! Именно это я и собираюсь сделать.

— Даже на чай не останешься? — спрашивает Климов, выходя за мной в прихожую.

— Нет, я устала, мне лучше отправиться домой, — быстро говорю я, что отчасти является правдой.

— Да брось, останься, — он берёт меня за руку и мило улыбается. — Я потом отвезу тебя домой. Обещаю.

Вот чёрт, напоминает мне, что без него я никак не доберусь до дома.

Краем глаза я замечаю, что на нас смотрят. Альберт, прислонившись к дверному косяку, внимательно наблюдает за нами.

Неужели он надеется найти что-то более интересное, чем то, что уже видел в гостиной?

— Останься, — твёрдо говорит он, глядя мне прямо в глаза. Оба молодых человека смотрят на меня выжидающе, и я всё же соглашаюсь на чай, при условии, что после него Эд не станет уговаривать меня остаться, а незамедлительно отвезёт меня домой.

Мы проходим на кухню, и через мгновение я замечаю, как оба парня усаживаются за стол.

— А кто чай будет наливать? — спрашиваю я.

— Ты, — отвечают они хором.

— И кстати, мне не чай, а кофе, — продолжает Островский. Ну кто бы сомневался, что этот тип снова захочет кофе.

— А я бы не отказался от пивка, — добавляет Эд. — Но, к сожалению, завтра рано вставать и идти на пары, поэтому тоже буду кофе.

Спорить с этими двумя не имеет смысла, поэтому я молча выполняю их просьбу.

Пока я занимаюсь приготовлением кофе, мне кажется, что и Альберт, и Эд пристально наблюдают за мной. Мне неловко стоять к ним спиной, и к тому же они молчат, что добавляет напряжения.

— Ты вообще умеешь варить кофе? — спрашивает Островский, когда я ставлю перед ними на стол две чашки.

— Сами себе сварите, — отвечаю я, направляясь к холодильнику.

— О, точно! — восклицает Климов, следя за моими действиями. — Принеси чего-нибудь перекусить.

— Что-то она какая-то недовольная, — задумчиво произносит Альберт.

То есть он полагает, что я должна быть счастлива находиться в их компании? Возможно, я и была бы счастлива, если бы они вели себя по-человечески. Оба. Но они решают что-то за меня, знают, как мне лучше, словно кто-то дал им на это право. Один проводит со мной целый день, а затем говорит гадости, другой ведёт себя так, будто хочет со мной отношений, и его ни капли не смущает, что у меня есть парень.

Ещё и этот спор с Элизой, из-за которого всё пошло