Вскоре острие ножа вскрыло неглубокую полость. Я ковырнул еще, и на стол вывалился желтый рулончик.

– Знаешь, Булатов, не хочу тебя огорчать, но эта штука – не есть вторая половинка ключа, – невесело проговорила Рябинина.

– Без тебя вижу, – сквозь зубы ответил я, разворачивая рулончик.

На кусочке пергамента было начертано: «Хрен Падлен 5926 год».

– Хрен Падлен… Хрен Падлен… – я задумался, что могли значить два таинственных слова.

– Падлен – известный илийский скульптор, – не без ехидства сообщил архивариус. – Родился в пять тысяч восемьсот восемьдесят третьем году в семье…

– Заткнитесь Дереванш, – попросил я. – Меня не волнует, где он родился и кто его грешная мать.

– А меня, господин Блатомир, все это очень волнует, – выглядывая из под смоляных кудряшек, проговорил кенесиец. – Мы разрушили величайший монумент гениального скульптора. Мы оскорбили лучшие чувства жителей Илорги. И память о герцоге Суре Поризе опорочили тоже мы, благодаря вашим крайне неудачным, вредоносным идеям. При этом мы не добились ничего. У нас нет второй половинки ключа!

– Дереванш, не усугубляйте мою скорбь, – я глотнул из горлышка «Клинского» и потянулся к банке с ветчиной.

– Вашу скорбь! Вы лучше подумайте о скорби тысяч и тысяч горожан, когда они узнают, что памятник Суру Поризу навсегда разрушен, и никто не собирается возводить новый ни из серебра с бронзой, ни даже из глины! – горестно проговорил архивариус. – И зачем вам потребовалось ломать памятник?! С чего вы взяли, что ключ именно там?!

– Дереванш, вы вообще обнаглели что ли?! Видимо весь ваш ум в эти кучеряшки вышел. Насчет памятника была лишь моя догадка, а в идею ее превратили вы. Вы начали орать, как петух на рассвете: «И как раз в нужном году его установили! И глазики памятнику выковыряли! Все сходиться – вот вам ослепленный герцог!», – я положил на хлеб ломоть ветчины и грозно сказал кенесийцу: – Лучше не злите меня – опасно для вашей внешности!

Архивариус надулся, ковыряясь в банке со шпротами. И Рябинина разожгла свечи в драконоподобном подсвечнике на столе, потушила два ярких светильника и уже в интимном полумраке начала проявлять интерес к утренним пирожкам. Скоро все молча заработали челюстями, хватая со стола то зачерствевший хлеб, то колбасу, то угрюмо поглядывая друг на друга. Я достал бутылку водки и без слов налил в пластиковые стаканчики, призрачно мерцавшие в блеске свечей.

– Не надо ссориться, – подала голос Рябинина. – Думайте лучше, что нам теперь делать.

– Пусть Дереванш думает. Я вообще не собирался заниматься поисками дрянного Сапожка. Мне с самого начала было наплевать на нужды вашего Люпика и всю эту историю. Эх, сердце мое доброе! Вот так вот пойди людям навстречу, – осушив стаканчик, я закусил кругляшом колбасы и чуть подобрев, сказал: – Думайте, господин архивариус. Думайте, какие герцоги топтали землю в те времена. Особо нас интересуют герцоги-калеки: слепые, одноглазые, с отсохшими или отрубленными руками.

– Паль Моноколь, – после минутного раздумья отозвался кенесиец. – Ему в пять тысяч семьсот тридцать втором году выбили глаз на королевском балу. В драке за госпожу Пилирину. А через три года выбили камнем второй во время уличных беспорядков в Илорге.

– Записывайте, Элсирика, – я протянул ей блокнот и ручку. – Записывайте все, что скажет Дереванш. Эту информацию нам потребуется как следует обмозговать.

– Еще граф Курлык – он был слепым от рождения, – продолжил библиотекарь.

– При чем здесь граф? Нас интересуют герцоги. Только герцоги! – напомнил я.

– Ах, да, – спохватился Дереванш. – Тогда Пян Калекоз. Конечно, Пян Калекоз! В пять тысяч девятьсот восьмидесятом году, возвращаясь со свадьбы кузена в нетрезвом виде, он оступился и упал в ров под собственным замком. Хорошо упал, так что сломал обе руки, расшиб голову и проколол о корягу левый глаз.

Он назвал еще насколько известных особ, которые в свою бытность лишились зрения или конечностей. Только все упомянутые герцоги едва ли могли обладать второй половинкой ключа: одни жили и умерли в не совсем подходящие времена и слишком далеко от Илорги, другие по некоторым иным причинам как-то не соотносились с историей вокруг Сапожка Пелесоны и указаниями Мертаруса.

– Я думаю, нам нужно подойти к проблеме с другой стороны, – высказалась Рябинина после третьей порции водки, когда в памяти Дереванша уже не осталось герцогов-калек. – Давайте на время забудем о ключе и сосредоточимся на поисках самого места, где может находиться тайник.

– Пожалуй, это единственное, что мы в состоянии сейчас сделать, – согласился я, глядя на трепещущие огоньки свечей. – Завтра же выедем за город и обследуем берег Алраки. И еще надо опросить кого-нибудь из знающих, где здесь места связанные с Виргом и где находятся старые святилища.

– При этом у нас имеется мало времени, – напомнил Дереванш. – Ведь ваш знакомый демон именно так сказал? Копатели разгадали оба Клочка и могут опередить нас в поисках?

– Мне плевать, что там сказал Варшпагран, – я откинулся на спинку стула и закурил. – К речам потусторонних субъектов прислушиваться, конечно, надо. Но ни в коем случае им нельзя доверяться с вашей детской наивностью. Подвесить бы его за хвост и устроить допрос с пристрастием, тогда бы ясно стало, чего стоит его треп.

Я затянулся и выпустил тугую струю дыма, заклубившуюся серыми кольцами над свечами и растворившуюся в темноте. Тут же мне померещилось вращение слабосветящегося круга посреди комнаты. Дереванш говорил что-то об опасных вмешательствах демонов в истории Гильды, но я не слушал его – глядел, как вращающийся круг, обретает более плотные формы и сквозь него пробивается багровое свечение. У меня уже не было сомнений: сейчас нас навестит Варшпагран. И действительно посреди комнаты повисла огромная золотистая руна Арж. Архивариус мгновенно замолчал, опасливо поджал ноги и наклонился поближе к столу, пытаясь спрятаться за подсвечником. Элсирика, сидевшая вполоборота к двери на балкон, последней заметила происходящее над ковром. Когда она повернула голову, Варшпагран уже сидел на нижнем завитке руны, помахивая кожистыми крылышками и исследуя комнату ядовито-желтым взглядом.

– Приветствую, почтеннейшие, – мявкул демон и спрыгнул на пол. – Слышу я, что здесь высказываются сомнения, по поводу правдивости моих слов.

– Не только сомнения, – я выпустил облачко табачного дыма и подумал, что явление демоненка случилось очень кстати. – А, пожалуй, утверждения, что ваша нечистая братия никогда не говорит правду.

– Ну, что вы меня совсем за брехуна то принимаете? – возмутился Варшпагран. – Я же к вам с наилучшими намерениями. Помочь хочу. Из кожи лезу, чтобы тайна Сапожка открылась вам, а не обществу нижайших копателей, с которыми приличному демону позорно даже обмолвиться словом.

Здесь он вдруг замер, испугано дернул крылышками и попятился назад. Его желтые глазища покраснели, и челюсть отвисла, обнажая острые зубки.