На звезды.

Он смотрел на ночное небо.

Томас ускорил шаг, светя фонариком, и вскоре обнаружил, что проход сужается по мере того, как сводчатый потолок становится безграничным. Стены уже не представляли собой голые скалы, в которых вырублены пещеры, а были сложены из каменных блоков футов пятнадцать высотой. Воспрянув духом, Томас побежал, уверенный в том, что впереди его ждет выход, но тут темнота изменилась, сгустилась. Он уткнулся в сплошную стену из дерева и металла, черную и внушительную, утыканную острыми зубцами.

В ней была дверь. Томас подергал, толкнул ее, погремел ручкой, но дверь не пошевелилась, не издала ни звука.

Томас отступил и осмотрелся. Стена, покрытая краской, оказалась гладкой, без выступов и рукояток, чтобы никто не мог проникнуть внутрь.

«С таким же успехом эта конструкция никому не позволит выйти отсюда».

Томас изучил стены прохода, но они выглядели такими же неприступными. Затем он вспомнил лестницу, по которой спустился. Если ему удастся отыскать дорогу назад…

Найт поежился. Дорога обратно означала блуждание по мрачному мавзолею, где его в последний раз видел убийца. К этому времени тварь — ему по-прежнему было трудно думать о ней как о человеке — уже могла с помощью цепи, на которой повесила тело отца Пьетро, спуститься в подземный склеп. У бийца может ждать, затаившись в темноте, спрятавшись за грудой безглазых голов, оттачивая свое похожее на серп лезвие…

Но здесь Томас был в ловушке. Если убийца появится со стороны пещеры, застигнет его здесь, в тесноте главного входа, нахождение рядом с запертой дверью ничего не даст. Лучше вернуться в пещеру, к костям. Закрыв глаза, Найт стиснул зубы и сделал выдох. Ему не оставалось ничего другого, кроме как вернуться назад.

Он неохотно сделал три шага, остановился, чтобы обрести хоть какое-то подобие решимости, и прошел обратно в просторную каменную пещеру. Обойдя вокруг стеклянного пола, Томас свернул в левый тоннель, направив луч фонарика вниз, чтобы не тревожить кости.

Но тут у него в памяти что-то зашевелилось, и он остановился. На вопрос о том, что сталось с бумагами Эда после уловки с пеплом в камине, священник сказал: «Il capitano».

Предсмертные слова отца Пьетро маячили в сознании Томаса подобно призракам. В тот момент в них не было для него никакого смысла, но теперь он совершенно внезапно все понял.

«Где-то здесь, среди тысяч других, лежит один определенный череп, единственная связь к древней легенде о капитане, покинувшем могилу, чтобы присутствовать на свадьбе молодой женщины, которая ухаживала за его останками».

Под этим черепом спрятаны бумаги брата.

«Хорошо, — подумал Томас, проводя лучом фонарика по лишенным плоти лицам. — Но под каким именно?»

Ускорив шаг, он старался вспомнить, что отец Джованни рассказывал про капитана. Сперва у него в памяти всплыли только общие черты рассказа, женщина, хотевшая выйти замуж, свадебная церемония, привлекательный незнакомец, оскорбивший молодого супруга.

Но что насчет черепа?

Томас вспомнил, что тот был отполирован до блеска так, что к нему не липла пыль.

Все это попахивало легендой, корни которой уходили в действительность. Где-то в Фонтанелле есть сверкающий, начищенный череп, навеки связанный с древним преданием о капитане. Эта история известна всем, так что череп не погребен где-то в куче, неотличимый от остальных. Он лежит обособленно, выделяясь из окружения. Отец Пьетро спрятал заметки Эда в безопасном месте, но так, чтобы их можно было найти.

Томас подошел к ближайшей невысокой стенке, на которой группами по восемь были разложены черепа, и стал искать среди них тот, который выглядит как-то особенно.

На самом деле все черепа были разные, но только не в том смысле, в каком ему было нужно. Именно это и внушало тревогу. Найт полагал, что все черепа выглядят одинаково, однако дело обстояло не так, что отчасти объяснялось их расположением. Одни смотрели прямо перед собой, другие косились в сторону, третьи были откинуты назад, будто в порыве гомерического хохота. Различались черепа также и степенью разложения. Некоторые оставались почти целыми, с нетронутыми зубами, четко очерченными глазницами и чистой носовой полостью. Иные были сгнившие, разбитые, со следами насилия, которое, как Найту хотелось надеяться, произошло уже после смерти: проломленные крышки, треснувшие скулы, вмятые диафрагмы. У некоторых черепов был такой вид, словно крышку удалили хирургическим путем. Одни равномерно бледные, словно алебастр, другие серые, в пятнах, были бурые, обтянутые какой-то волокнистой грязью, для которой у Томаса не было названия. Среди больших черепов встречались маленькие: детей, совсем младенцев.

Господи, что это за место?!

Томас уставился на самый маленький череп из всех тех, которые видел, прикованный к нему, стараясь подавить поднимающиеся внутри образы, воспоминания. Зажмурившись, он сделал над собой усилие и отвернулся…

Только не это. Только не сейчас.

Найт поймал себя на том, что гложущий страх, не покидавший его с того самого момента, как он попал в подземное кладбище, превратился в глубокую, непреодолимую тоску. Томас подумал, что, быть может, именно это и удерживало людей от посещений данного места, и пошел дальше, заставляя себя снова смотреть на останки, изучать их. Самым страшным были не готические ужасы с явлениями призраков и не глупые легенды, связанные с костями. Казалось, каждый череп пытался рассказать, кем он был при жизни, любое мертвое лицо в прошлом кто-то любил, теперь уже безымянный и давно забытый. Черепов было так много, что их присутствие начинало давить на Томаса, словно голоса, затерявшиеся в толпе.

«Вдруг один из них принадлежит Эду?»

Эта мысль была нелепой. Томас отмахнулся от нее, однако ее отголоски застряли в глубинах подсознания.

«Ты даже не видел его тела».

Томас прогнал прочь жалость к самому себе, решительно двигаясь вперед и изучая лежащие вокруг кости.

Тут он увидел его.

В стеклянном ящике, помеченном датой 1948, лежал череп, более гладкий и светлый, чем остальные. Цвета слоновой кости, большой, он был без зубов, но в остальном хорошо сохранившийся. Кто-то поставил перед ним поминальный светильник из красного стекла, свеча в котором уже давным-давно догорела. Ящик обособленно стоял в углу. Отложив фонарик, Томас осторожно взял ящик и поставил на пол.

Под ним оказалась папка с бумагами.

Сунув ее под мышку, Томас поставил ящик с блестящим черепом на место.

— Спасибо, капитан, — произнес он вслух, затем, ощутив что-то похожее на уважение, прикоснулся к крышке кончиками пальцев, словно завершая некий ритуал.

Однако не успел Томас сделать и двух шагов, как его остановило что-то, обусловленное инстинктом, зрением и слухом. Обернувшись, он всмотрелся в длинный проход. Там было что-то еще. Причем живое.