«Образ Христа, идущего по воде, отражает не только чудесную силу, — читал Томас. — Это показывает власть Христа над естественным миром и всем тем, что его составляет, в том числе над смертью. Идя по воде, он подтверждает свою материальность, но в то же время выходит за ее рамки».

Другие места с описанием образа рыбы относились как к христианам, так и к самому Иисусу.

Одно из них было следующим: «Но мы, маленькие рыбы, согласно нашему „ихтис“ Иисусу Христу, рождаемся в воде, и спасение наше только в том, чтобы оставаться в воде. Тертуллий, 200 год нашей эры».

Другое, отмеченное как «О Тайной вечере или священном кушанье, превратившемся в причастие», гласило: «Я вижу множество людей, возлежащих на ложах в окружении обильной еды, и у меня перед глазами встает сила евангельского благословения и образ тех, кого Христос накормил пятью хлебами и двумя рыбами — будучи сам истинным хлебом и рыбой в живой воде. Паулин из Нолы, 396 год нашей эры».

Томас вспомнил рисунки на саркофаге из Пестума, пирующих юношей, рыбу с ногами, выползающую из красной воды.

Расплатившись за ужин, он вышел на платформу как раз в тот момент, когда к ней подошел состав, такой гладкий и обтекаемый, каких он еще никогда не видел. Ожили громкоговорители, прозвучали объявления по-итальянски и по-английски. Томас налегке сел в вагон и занял место у окна, хотя на улице было слишком темно, чтобы наслаждаться красотами окружающих мест.

Он очень устал и, когда поезд отъехал от станции и набрал скорость, поймал себя на том, что расслабился впервые со времени поездки в Пестум.

Но сон не приходил, так что первый час пути Томас смотрел в окно, полный решимости разглядеть хоть что-то в темноте. Окна вагонов отбрасывали перемежающиеся полосы голубоватого света, поэтому между тоннелями он видел мелькающие мимо луга, деревья и извивающуюся реку, которая то и дело появлялась под рельсами. Время от времени Найт возвращался к заметкам Эда, разглядывал подробные карты берегов бухт Неаполя и Салерно.

Потерев слипающиеся глаза, Томас достал телефон Роберты. У него на совести лежала тяжесть стыда перед отцом Джованни. Ему хотелось позвонить священнику, объяснить, что произошло, постараться как-то смягчить известие о смерти отца Пьетро, выразить сочувствие. Найту хотелось надеяться, что оно будет воспринято как свидетельство невиновности. Но было уже очень поздно, и Томас решил не будить отца Джованни. Завтра ему предстоит очень тяжелый день.

Описать желание позвонить Деборе было так же непросто, как и подавить его. Эта женщина нравилась Томасу, он восхищался ею — пожалуй, так было точнее, и ему не хотелось, чтобы она думала о нем плохо. Но Дебора сейчас тоже наверняка спит, и с объяснениями придется подождать до утра.

«Даже гораздо дольше. Ты лишь впутаешь ее в неприятности, так что она, наверное, будет только рада увидеть твою спину».

Томас нахмурился, гадая, почему его так беспокоит собственный интерес к этой женщине. В сознании возник непрошеный образ Куми.

«Надеюсь, этот факел я больше не несу».

Найт уставился в окно, стараясь ни о чем не думать.

Забывшись на пару часов неглубоким сном, он проснулся, когда поезд остановился в Фоджии. Задержка начинала действовать ему на нервы, и, когда поезд тронулся в обратном направлении, он запаниковал. Почему состав возвращается назад? Схватив бумаги, Томас вскочил с места, но все остальные пассажиры не обращали на происходящее никакого внимания.

«Томас, не мни себя пупом земли, — зазвучал у него в голове голос Куми, наполненный знакомой укоризной. — Ты очень самовлюбленный тип и всегда был таким».

Не всегда.

Поезд прошел мимо депо, вдоль задних стен домов с балконами, через индустриальный ландшафт складских помещений и цементных заводов с торчащими трубами и башнями. Рассвело, и вскоре Томас увидел просторные луга с желтыми цветами, похожими на маргаритки, и зарослями мака, дрожащего в полумраке. Затем появились ласточки, сороки, поля с живыми изгородями. Дикая природа осталась позади, местность выглядела ухоженной, почти тропической, с многочисленными пальмами.

В шесть часов утра поезд прибыл на вокзал Бари. В прохладном воздухе чувствовался запах моря. Поймав такси, Томас попросил отвезти его в любую гостиницу. Ему было все равно, даже если хозяин этого заведения — родной брат водителя. Он просто хотел попасть туда, где можно будет отдохнуть несколько часов.

Томас зарегистрировался в гостинице «Виттория-парк» под своим именем, потому что ему не пришло в голову поступить иначе. Подобный обман и связанные с ним проблемы с паспортом и кредитными карточками были выше его сил.

В темноте просторного номера он сел на край кровати, взглянул на часы и позвонил сначала отцу Джованни, затем Деборе. Обоим он просто сказал, что не убивал отца Пьетро, сожалеет о тех неприятностях, которые из-за него выпадут на их долю. Они должны ему верить. Прежде чем собеседники успевали ответить на это, он оканчивал разговор, пообещав позвонить, когда все немного прояснится.

«Прояснится для кого? — гадал Томас. — Для меня? Для них? Для полиции?»

Поставив будильник, Найт зашторил окна, лег на кровать и наконец позволил себе ни о чем не думать. Через считаные минуты он заснул. Телефон Роберты, по-прежнему включенный, остался забытый на ночном столике.

Томас спал, а Война, Чума и Голод спешили к нему.

Когда Томас четыре часа спустя открыл глаза, ему потребовалась целая минута, чтобы сообразить, где он находится. Плотные шторы полностью закрывали свет, это могла быть ночь, хотя желудок подсказывал, что подошло время обеда. Томас принял душ, поел в ресторане при гостинице и стал думать, как провести день. Самолет до Франкфурта вылетал только в десять вечера — это был один из способов, которыми авиакомпания удерживала низкие цены. Не имело никакого смысла торчать несколько часов в аэропорту, где его быстро опознают, если будет предупреждена служба безопасности, сидеть в вестибюле гостиницы Томас тоже не хотел. Ему было нужно хотя бы сменить одежду.

Выписавшись из гостиницы, Томас заказал машину в Старый город, договорившись, что он побродит там несколько часов, поужинает, после чего за ним заедут и отвезут в аэропорт. Женщина в очках в роговой оправе за стойкой была одета как стюардесса, в синие и красные цвета гостиницы, и великолепно говорила по-английски. На благодарность Томаса она откликнулась так, будто ничего более пустякового и не бывает. У него мелькнула мысль, не собираются ли его опекать. Он извинился за то, что не владеет итальянским, и женщина небрежно пожала плечами, едва взглянув на него. Улыбнулась она только тогда, когда счет наконец был оплачен и пришла пора передать Томаса в руки водителя.

Этот Клаудио щеголял в черном костюме при галстуке, безукоризненно наглаженной белой рубашке, и Томас почувствовал себя неуютно в обносках отца Пьетро. Итальянец проводил его к одному из одинаковых темно-синих микроавтобусов с тонированными стеклами, и Найт занял место сзади. Они поехали вдоль берега, по дороге, обсаженной пальмами, мимо изящных вилл с видом на море.