А в здании вокзала среди раскрытых чемоданов и разбросанных вещей метались возмущённые и растерянные люди. Их бросили! Наплевали! Что же теперь делать?!

То, что один поезд не сможет увезти всех, никто не думал, больше возмущались поведением оцепления, где вместе стояла милиция, военные и рабочие с оружием. Они пускали к товарным вагонам только тех, кто имел документы или кого хорошо знали в лицо[159].

Спустя ещё час чувство растерянности испытал и Левин. Машина, загруженная ящиками ценных дел по контрреволюционерам и заговорщикам, пришла на вокзал, но опоздала. Следующий паровоз будет готов лишь к четырём часам утра[160].

22 июня 1941 года, воскресенье. Около 2 часов ночи

Время шло к половине второго, но комбат в лагере так и не появился. Вряд ли загулял. Его людям было тревожно, со стороны города глухо звучали взрывы и доносились хлопки винтовочных выстрелов.

Наконец, тревожное ожидание нарушил гул на дороге. Машина двигалась осторожно, подсвечивая путь фарами, горящими тусклым синим цветом. Мотор взревел напоследок, и кто-то, спотыкаясь и тихо матерясь, направился ко входу в лагерь. Вместе с пограничником в батальон прибыл какой-то взъерошенный Ненашев, но одетый в «разгрузку» и с ППД на плече.

В ответ на вопросительные взгляды Иволгина и Суворова майор сухо пояснил:

– Я не немец, чтобы вовремя являться! Так, сейчас быстро и тихо собрать командиров. Огня не зажигать. Комбата сапёров сюда и бегом связного на заставу. Да, Иволгин, ты ТТ всегда хотел, на, держи! Лишний тут образовался.

Через двадцать минут большая палатка с затемнёнными окнами вместила всех. Неяркий свет керосиновой лампы освещал встревоженные лица. Кто-то, позабыв о запрете, закурил, успокаивая нервы. Странные какие-то начались учения.

– Товарищи командиры, в гарнизоне города Бреста объявлена боевая тревога. На улицах орудуют шайки диверсантов. Взорван спиртовой завод, пытались поджечь здание обкома партии, среди командиров и бойцов уже имеются жертвы. Население бежит на вокзал. Но то цветочки! – Ненашев перевёл дух. – Теперь ягодки: немцы вплотную подтянули части к реке и готовят переправочные средства. Пограничники сообщают, что в 4:15 вермахт перейдёт границу. Потому весь хаос в Бресте и затеян, чтобы парализовать управление войсками. Эй! Старший лейтенант Суворов, что случилось?

– Она не уехала, – убитым голосом произнёс начальник штаба.

– Жена? – уточнил Максим.

– Да.

– Сочувствую, но сделать ничего не могу!

«Ага, сочувствует он мне! Как же! Свою-то вывез, и не одну, а с вещами и какой-то бабкой». Владимир не смог уговорить жену и теперь постепенно превращал в козла отпущения своего майора.

– Твой Ненашев – трус и паникёр! – Она, захлебываясь словами, сжимала кулаки. – И ты, дурак, купился! На твоём горбу ездит, звание вон получил! А ты у меня такой доверчивый, выслужиться у него думаешь!

– Ну давай, неделю погости у мамы!

– Я с тобой всю жизнь по углам мыкалась! Хватит! Не буду! Ехать чёрт знает куда и бросить здесь всё! Только жить начали! Сам говорил: ни пяди родной земли! Да я возьму и сама напишу на твоего майора в третий отдел! И вообще, как его с такой фамилией только командиром поставили!

Она орала на него визгливым голосом, покраснев, с прилипшими ко лбу прядками жидких волос и всё сильнее сжимала кулаки. Дыхания хватало на одни короткие фразы. Нет, какой рохля её муж, а всё на ней, и вообще…

Жена ждала, что он вновь примется её уговаривать, запал поскандалить ещё не прошёл, а он просто махнул рукой. Сказали же на пленуме – не суетиться. Вон в городе за паникёрство из партии уже начали исключать. Да Красная армия обязательно отобьёт немца. Фашисты сами побегут в сторону Варшавы!

– Товарищ майор, это война?! – раздался возглас.

– Да! Это война! – Максим вздохнул. – Суворов, давайте пакет!

Тот, гремя ключом в замке, открыл железный ящик и достал увесистый свёрток, весь в сургуче, пару дней назад привезённый самим Ненашевым из штаба, зло шутившим об очередной бредовой инструкции для батальона.

– Товарищи командиры! Связи со штабом укрепрайона нет. В сложившихся обстоятельствах я лично принимаю решение вскрыть пакет! Убедитесь и смотрите все. – Он показал окружающим конверт: ничего не порвано, печати на месте, а потом сломал сургуч, тут же написав время, поставив подпись и переписав фамилии присутствующих вокруг. – Внимание! Согласно приказу коменданта укрепрайона, я лично отвечаю за оборону подходов к городу с юга, до подхода частей 6-й стрелковой дивизии. Мне дано право подчинить себе все части на этом участке. Товарищ Акимов и Манов, вам всё понятно?

Максим положил на стол письменный приказ с подлинными подписями Пазырева, Реуты и чётким оттиском печати.

Всё верно. Полномочия майору даны. Такая бумага Панову была крайне необходима. За час, четверть часа и даже за минуту до начала войны.

У остальных такая же, как у него, инструкция. Решительно противостоять нападению немцев, но без приказа не стрелять. Разрешение может дать лишь старший начальник. Теперь, с некоторым натягом, Ненашев эту роль брал на себя.

– Всё! Боевая тревога! Сейчас вы тихо разбудите бойцов и, не поднимая шума, займёте позиции. Секторы обстрела расчистить, маскирующие строительство заборы с огневых точек снять. Склад НЗ вскрыть! Набить все пулемётные ленты. Догрузить доты боеприпасами. Воды запасти больше. Батальону сапёров Манова выдать оружие и боеприпасы с нашего склада. Залить раствором отверстия для кабелей связи и гильзоотводов. Забить люки, где нет перископов. Весь оставшийся бетон туда! Бригаду оружейников снабдить пайком и выдать маршрут движения, все машины строителей подчиняю себе…

Панов хорошо помнил, куда немцы будут лить бензин, кидать заряды и гранаты со слезоточивым газом. Замок стальной трубы для приборов наблюдения сапёры вермахта сначала подрывали, а потом и вовсе наловчились сбивать прикладом карабина.

Суворов окаменел. Что задумал Ненашев, портить строящиеся доты! Неужели настолько серьёзно? Два часа отводилось майором Ненашевым на никчёмную жизнь батальона, куда он так опрометчиво согласился на должность. Да они же не готовы! Пехота не подошла!

– Может, провокация?

Майор, не отрываясь от бумаг, метнул злой взгляд в сторону начальника штаба. Тот ошалело смотрел на него. Ну что же, такое может быть. Рассказывали, что после речи Молотова военные без сознания падали от переизбытка чувств.