— Это можно, да. Но ты не принимай так уж близко к сердцу все, что мой муж говорит. Он вообще-то очень хороший человек. Давай садись, выпьешь со мной рюмочку «Бейлиса»? Ты любишь ликеры?

— Да, очень.

Гизела протерла кухонный стол тряпкой.

— У меня же никого больше нет, кто мог бы опрокинуть со мной стопочку, — проговорила она, сев напротив Эвелин и открутив крышку бутылки.

— Они нас не ждут?

— Да пусть их. У них мужские разговоры. Эберхард — фанат справедливости, то есть все, кто работает меньше, чем он, должны, по его мнению, и меньше зарабатывать. Он оценивает людей по тому, как они трудятся. Его даже мне не удалось изменить, это у них семейное. Они все до полусмерти надрывались, сплошные работяги и ворчуны.

— Адам тоже никогда долго не выдерживал в отпуске.

— Твое здоровье, Ева, за тебя, и за вас, и за то, что вы здесь, за вашу новую жизнь.

Они чокнулись и выпили.

— Ну как, ничего?

— О да.

— Тогда пей до дна.

— Очень легко пьется, — сказала Эвелин. — Можно быстро пристраститься.

Гизела налила по новой.

— Между первой и второй перерывчик небольшой. Наслаждайтесь жизнью, пока вы молоды.

— Я потому и уехала. Я подумала: должно же быть в жизни что-то еще.

— Да, всегда должно быть что-то еще, твое здоровье, Ева, за будущее.

— И за тебя, тетя Гизела!

— Только не называй меня тетей!

— Извини, просто Адам…

— Твое здоровье, Ева.

— Твое здоровье, Гизела.

Из гостиной донесся смех.

— Мы завтра поедем за город, в горы, вам там понравится. В Баварии нужно путешествовать. Поедете завтра с нами? А когда расправитесь со всей этой бумажной волокитой, вот тогда-то все закрутится, я представлю Адама женщинам из кружка кройки и шитья. Если ему немного повезет, он скоро сможет стать его руководителем — та, которая у них сейчас, даже не портниха. Когда надо раскраивать, у нее руки трясутся.

— Адам кроить умеет. Еще как! Честное слово, он всегда был нарасхват.

— О тебе я не беспокоюсь. С такой внешностью, как у тебя, моя девочка, и если ты не пойдешь по неправильной дорожке… — Гизела погрозила указательным пальцем, — вот увидишь, ты нарасхват будешь, повсюду. И откуда только у тебя такие волосы?

— От отца — мама у меня блондинка.

— И при том еще и глаза голубые, да за тобой полчища должны бегать, штабелями перед тобой укладываться.

— Ну, с этим не очень. Я хочу учиться, во что бы то ни стало хочу учиться.

— Адаму придется начинать с малого, но если он будет работать засучив рукава… Твое здоровье.

— Да, конечно, нужно начинать с малого, — сказала Эвелин и выпила до дна вторую рюмку.

— Еще глоточек?

— Я совсем растренировалась, больше не могу.

— Да ладно: чтобы не болели дети, надо выпить и по третьей.

Эвелин поперхнулась и прижала ладонь ко рту:

— Прости.

— Ну ты даешь. Не смотри так испуганно!

Гизела захихикала. Горлышко бутылки чуть съехало с рюмки — она уставилась на маленькую лужицу «Бейлиса». Какое-то мгновение она казалась совершенно трезвой, но потом вновь начала хихикать и сделала вид, что с трудом удерживает бутылку двумя руками.

— Знаешь, мне все это кажется каким-то сном, — призналась Эвелин. — Я как подумаю, что на следующей неделе поеду в Мюнхен и смогу выбрать, на каком факультете учиться, это же абсолютно невероятно! Я этого себе даже представить не могу… — Эвелин вздрогнула от испуга. — Это что за звук?

— Это машина, люк открылся, от этого всегда такой щелчок. — Гизела опять начала хихикать. — Жалко, ты себя только что не видела! За испуг надо поднять еще по одной, да ну, не жеманься, еще рюмашечку.

Эвелин закрыла свою рюмку ладонью.

— Лучше не надо, — сказала она. — Мне, кажется, нехорошо.

— От этой капельки? Да что такое? Ева, не может такого быть. Да ты совсем бледная! — Гизела приложила руку ко лбу Эвелин. — Детка, не глупи.

Это были последние слова, которые Эвелин запомнила. И еще она запомнила, что хотела ответить: «Да-да».

— Ты со мной теперь вообще больше не хочешь разговаривать? Ты ведешь себя, как ребенок, — прошептала Эвелин. Она сидела на своей кровати и складывала белье. Адам растянулся на соседней. — Не расскажи я тебе этого, ничего бы не было.

— Да, давай винить меня, — тихо отозвался он.

— Ты во всем видишь измену.

Она сняла носки Адама с батареи и снова села на кровать, положив их себе на колени.

— Измену?

— Государственную измену.

— Могла бы хоть извиниться.

— За что, Адам?! За то, что тебе все время что-то кажется?

— Почему ты мне раньше ничего не сказала? Мы же могли бы вместе ему позвонить.

— И что бы тогда было по-другому?

— Все.

— Все?

— Да.

— Можно узнать почему?

— Это было бы совместной акцией.

— Совместной акцией? Я думала, у нас все здесь — совместная акция.

— Я тоже на это надеялся.

— Бедный черный ко…

Адам рывком сел на кровати и схватил ее за руку.

— Ты звонишь этому болтуну, — прошипел он, — неизвестно, сколько раз, даешь ему наш номер телефона, а мне об этом — ни слова. Если б не позвонила Катя, я бы обо всем этом так и не узнал. Вот какие дела. Можешь обойтись без своих шуточек.

— А от кого ты узнал, что звонила Катя? — Эвелин двумя руками взяла носки в охапку и бросила их к Адаму на кровать. Держа в руках стопку своего белья, она подошла к шкафу рядом с дверью и начала раскладывать белье по полочкам. — Это ж надо быть такой идиоткой! — прошептала она. — Так сплоховать!

Адам разложил носки рядом с собой. Эвелин надела шерстяную кофту, легла на свою кровать, затем протянула руку к подушке Адама и взяла Библию.

— Могла б хотя бы спросить, — сказал он.

— Зачем, она ведь не твоя. Мы вместе ее украли.

Эвелин раскрыла Библию на том месте, где вместо закладок были вставлены бланки.

— А ты бы что сделал, если б он попросил у тебя наш номер, потому что он нужен Кате?

— Не думаю, что я стал бы с ним разговаривать.

— А как бы ты проверил, офицер он или нет?