— Чего там заверять?

— Не знаю, так надо. А потом пойду на историю искусства и романистику.

— А после занятий будешь работать в пункте приема стеклотары.

— За квартиру везде требуют залог. Никто без залога не сдает. Я была у ювелира.

Адам остановился:

— Ты же мне обещала…

— Он их не взял.

— Что?

— Он их просто не взял.

— Что значит, он их не взял?

— Он говорит, они не настоящие.

— Он что, с ума сошел?

— Он сказал, что все камни поддельные.

— Поторговаться хотел.

— Да нет, совсем нет. Он мне сразу всё сдвинул обратно, вообще не проявил интереса.

— Я же тебе говорил, не надо этого делать. Это наказание. Семейные реликвии нужно хранить.

— Генриха ты тоже продал при первой возможности.

— Фамильные драгоценности — это неприкосновенный запас.

— Нам бы он сейчас пригодился. Я не хочу все время жить за чужой счет.

— Дяде Эберхарду это бы понравилось. Кто не работает засучив рукава, плохо кончит.

— Прекрати.

— Ты показывала украшения еще какому-нибудь ювелиру?

— Нет, мне хватило одного.

— Они ведь все равно красивые. Для меня это все настоящее.

— Интересно, она знала?

— Конечно, знала.

— Моя мама не знала. Она прямо взбесилась, когда они достались мне, а не ей. Я подарила одно кольцо Кате!

— Какая ты щедрая.

— Что она теперь обо мне подумает!

— Ты думаешь, она понесет его в ломбард?

— Все равно.

— А как она так быстро нашла квартиру?

— Это ее родственники. Они ей во всем помогают. И еще у нее есть друг, поляк.

— С поляком можно было и проще познакомиться.

— Он тут уже давно живет. Отучился на садовода и на, кого-то еще, скоро диплом защищает. Они с Катей собираются через две недели поехать в Цюрих, могут и нас захватить.

— Ты думаешь, это хорошая мысль?

— Было бы здорово. У него там дела, а мы город посмотрим. Утром — туда, вечером — обратно.

За их спинами раздался велосипедный звонок. Мальчик, которого они видели до этого, обогнал их. Проехав вперед, он прокричал им что-то, чего они не расслышали.

— Я тоже была у врача, — сказала Эвелин.

— У гинеколога?

— Да.

— И как? Все в порядке?

— Да.

— А что тебе Катя дала с собой поесть?

— Мраморный торт.

Адам потянул Эвелин к скамейке на автобусной остановке:

— Пойдем, устроим маленький пикничок.

— Не тут, здесь слишком холодно. Ты и так простужен.

— Что ты имеешь против пикника?

— Ты нарочно хочешь заболеть? — Эвелин прошла несколько шагов вперед и повернулась в сторону Адама. — Где твоя зимняя куртка?

— Это не моя куртка, я ее не надену.

— Тогда купи себе куртку, но так нельзя. Пойдем!

— Нет.

— Раз ты терпишь все эти высказывания Эберхарда, мог бы тогда и его куртку надеть.

— В Лейпциге вчера собралось больше двухсот тысяч, а в Берлине скоро будет огромная демонстрация, абсолютно легальная.

— При чем здесь твоя куртка?

— Правда ведь, мы должны надеяться на то, что у них ничего не получится?

— Не говори ерунду.

— Нет, мы надеемся, что у них ничего не получится, а Эберхард надеется, что у них все получится, — вот какие дела.

— У меня правда другие заботы. Пойдем, пожалуйста!

— Сестрам и братьям с Востока святой Эберхард с удовольствием подарил бы свою куртку.

— Все, пошли!

Адам развернулся и пошел назад. Она смотрела ему вслед. На автобусной остановке он достал из урны газету, расправил ее на скамейке, сел на нее, вытянул ноги и сложил губы трубочкой, словно собираясь засвистеть.

Медленно, очень медленно Эвелин пошла обратно к скамейке. С каждым шагом она, казалось, преодолевала бескрайние пространства. Еще несколько вдохов, и она окажется около него, заглянет ему в глаза и просто скажет те слова, которые были ей очень знакомы и близки, так близки, что ей вдруг показалось бессмысленным произносить их вслух.

— Не надо было нам расходиться — я так и знала, что ничего не получится.

— Марек ведь тоже пока не пришел.

— Нам надо было просто подняться на борт, и все. А теперь мы стоим здесь, как дурочки, остались ни с чем!

— Но мы ведь много посмотрели. А в наказание мы сейчас все это съедим и ничего им не оставим.

— Как они называются?

Катя открыла маленькую белую картонную коробочку и приподняла ее, чтобы прочитать голубую надпись:

— Люк-сем-бур-гер-ли, Шпрюнг-ли.

— Так как они все-таки называются?

— Ну, «шпрюнгли», «попрыгунчки» — сами в рот прыгают.

— Розовые — самые вкусные.

— Возьми еще одну.

— Может, оставим им хотя бы по одной?

— Да ладно, еще купим.

— У тебя так много денег?

— Да это всего пара франков. О деньгах мы сегодня не думаем.

— Странно, правда?

— Что?

— Что у нас теперь такие деньги, на которые можно что угодно купить. Ты к этому уже привыкла?

— Эти «шпрюнгли», — проговорила Катя с полным ртом, — невозможно описать, внутри холодные и тают, и вдруг, когда тебе кажется, что все уже растаяло, попадаешь зубами на что-то твердое, это самый классный момент.

— А вершины, снежные вершины, они так светятся, как будто ведут прямо в небо. Иногда мне кажется, Адам живет на другой планете! Я стою перед всем этим и такое счастье испытываю, а он, он этого даже не замечает.

— Ты скормила ему не самую приятную новость.

— Ведет себя, как будто он один на белом свете.

— Вы что, с тех пор правда друг с другом не разговариваете?

— Да.

— Ни словом не перемолвились?

— Вообще ни словом.

— А он хочет ребенка? Что-то ведь он сказал?

— Он спросил, кто отец. А потом сказал, что ему нужно подумать.