– О, боже! – вскрикиваю я, прерывисто дыша, а мое сердце бешено бьется. – Я выхожу. Буду так скоро, как только смогу. – Я разрыдалась, как только повесила трубку.

Кэл оказывается рядом со мной в одно мгновение.

– Что случилось, Лана?

Наш сын болен. Возможно, менингит. Мы должны поехать к нему.

Хотела бы я иметь силы произнести эти слова, но как я могу? Я не могу сообщить ему эту новость подобным образом!

– Бабушка, – лгу я. – Она очень больна. Мама вызвала врача и просила меня приехать прямо сейчас.

Я готова удавиться.

Или разбить себе голову об стену.

Я слишком отвратительна для человеческого создания.

Мой сын должен иметь отца, и единственная причина, по которой это не так, – я.

– Пойдем, я отвезу тебя. – Кэл выводит меня из ванной.

– Я возьму такси.

– Не говори глупостей, Лана! Я отвезу тебя. Я не буду подходить к дому, если ты беспокоишься именно об этом.

Я неохотно киваю. У меня нет времени спорить с ним. Я переодеваюсь в джинсы и рубашку, беру телефон и сумочку, оставив остальные вещи валяться, когда мы покидаем номер.

Кэл был сбит с толку, и мы в тишине быстро добрались до места по пустынным ночным дорогам. Когда мы въехали в Эрлтон, мой пульс участился, и кровь застучала в висках. Ладони вспотели. Кэл успокаивающе держал одну руку у меня на колене, а другой вел машину, но мы не разговаривали. Он понимал, что я расстроена и напугана, и уважал мою потребность в уединении.

– Останови здесь, – указываю я на конец узкой извилистой дорожки, которая ведет к озеру и дому моих бабушки и дедушки. Я не могла позволить ему подойти слишком близко. Я пообещала себе, что если ситуация серьезная, то обязательно перезвоню ему, но пока сама не пойму с чем имею дело, никакого риска. Я не хотела, чтобы он узнал обо всем подобным образом.

Это уничтожило бы его.

– Я подвезу тебя к входу.

Я резко качаю головой.

– Не получится. Дорога не предназначена для передвижения на машине. Я пойду пешком отсюда, – вру я.

Он заглушает двигатель и переключает передачу в нейтральную позицию.

– Я пойду с тобой.

– Нет! – кричу я, и он подпрыгивает от неожиданности.

– Я не могу позволить тебе одной бродить в темноте. Тут жутко, черт возьми, – добавляет он, глядя на стену лесу, прищурившись.

Я с трудом могу думать от крови, шумящей в ушах. Это невозможно!

– У него есть дробовик! – восклицаю я, глядя на Кэла испуганными глазами. – У дедушки. У него есть дробовик, и он, э-э-э, любит поохотиться.

– Действительно? – Кэл выглядит сбитым с толку.

– Он пристрелит тебя! – Я хватаю его за руку. – Мне запрещено ходить на свидания. Даже смотреть в сторону парней запрещено, – бормочу я, хватаясь за последнюю соломинку. – Моя бабушка строже даже моей мамы. Они взбесятся, если увидят, что я приближаюсь к дому с тобой. Он пристрелит тебя, – повторяю я, положив руку на ручку дверцы. Я наклоняюсь к нему и быстро целую. – Спасибо, что подвез. Но не нужно идти со мной дальше. Я напишу тебе.

Я не даю ему времени на возражения и выпрыгнула из внедорожника, убегая прочь. Слезы катятся по моему лицу. Думаю, за минувшую неделю я наплакала уже личное озеро. Отбросив мысли о Кэле в сторону, я сосредотачиваюсь на мыслях о сыне, позволяя страху подгонять мои ноги и заставлять их двигаться быстрее. Когда я добегаю до конца дороги, ведущей к повороту к нашему дому, я резко останавливаюсь. Мамина машина выехала из ворот, и свет фар выхватил из темноты мою фигуру. Она опустила окно.

– Нам нужно в больницу. Садись.

Я открываю дверцу пассажирского сиденья и задыхаюсь при виде Хьюсона. Волосы налипли ему на лоб, и все лицо блестит от пота. Его щеки пылают, и дышит он так, как я никогда еще не слышала. Каждый пронзительный крик кинжалом вонзается в мое сердце. Я кладу ладонь ему на лоб, заплакав от того, насколько он горячий.

– Ш-ш-ш, детка, – я ласково глажу его горячую щеку, – все хорошо. Я рядом. Мамочка с тобой, – говорю я, забравшись на сиденье рядом с ним.

Кэлвин

С Ланой определенно что-то было не так. Никогда не видел у нее такой паники на лице. Прежде чем я успел возразить, она выскочила из машины. Я переживал за нее больше, чем опасался чьего-либо гнева, поэтому бросился вслед. И теперь я стоял в тени большого дуба и пытался осознать то, что только что увидел и услышал.

«Ш-ш-ш, детка. Все хорошо. Я рядом. Мамочка с тобой».

Я попятился назад, потерял равновесие и упал. Голова пошла кругом, а тело била дрожь.

У Ланы ребенок.

Черт возьми, живой ребенок.

Ребенок.

Ребенок.

Ребенок.

Я подумал, что это может быть мой ребенок.

У меня свело живот, и я согнулся пополам, извергнув остатки нашего дорогого ужина. Меня рвало до тех пор, пока в желудке ничего не осталось. Утерев рот рукавом рубашки, я поднялся на ноги. Мои мысли неслись со скоростью девяносто миль в час.

Это мой ребенок?

Я продолжал задавать себе этот вопрос с разными оттенками.

Это мой ребенок?

В голове вспыхнула лампочка, и я резко остановился, прислонившись к дереву.

Я знал кое-кого, кто мог быть в курсе.

Ярость начала охватывать меня, мешаясь со смущением и шоком, когда я забрался во внедорожник. Машина пробуксовала, когда я вдавил педаль в пол, и рванула с места, оставив облако пыли. Я направлялся в аэропорт.

* * *

Самолет совершил посадку в международном аэропорту Логана немногим позже девяти утра в воскресенье. В полете я глаз не сомкнул. В голове крутились разные мысли. Но все они сводились к единственной: у Ланы ребенок, и она мне ничего не сказала.

Почему?

Потому что он от меня, и она хотела это скрыть?

Или она слишком боялась говорить, потому что понимала: хранить подобное в секрете непростительно?

Или другой вариант, но мне было слишком грустно даже думать о таком: она могла солгать, что не спала ни с кем, кроме меня, и ребенок от какого-то другого парня.

Теперь некоторые вещи встали на свои места: то, почему она проводит выходные дома, регулярные звонки матери по вечерам – все из-за ребенка.

Если я прав и ребенок мой, то это объясняет ее отстраненность на прошлой неделе и то, что она слегка сорвалась в моих объятиях ночью.

Я полагаю, она была на грани, чтобы рассказать мне.

По крайней мере, мне хочется в это верить.