Можем ли мы теперь сделать вывод о том, что объяснения, касающиеся определенных форм нанесения вреда, являются универсальными? Все еще нет. Хотя в нашем интернет-тесте принимало участие очень большое количество испытуемых и анализ культурных и демографических параметров отразил небольшие или совсем несущественные различия, есть одна очень заметная проблема: все они — пользователи Интернета, все работали в нем, например узнавали новости, покупали что-нибудь в интернет-магазине «Амазон», скачивали музыку. Более того, все, кто участвовал в тесте, могли читать по-английски, а большинство были носителями английского языка из США, Канады, Австралии и Англии. Чтобы исправить эту ситуацию и расширить межкультурный охват, мои студенты и я перевели наш веб-сайт еще на пять языков — иврит, арабский, индонезийский, китайский и испанский — и стали тестировать те же небольшие группы, которые антропологи тестируют с помощью игр, имитирующих ведение экономических переговоров. Несмотря на то что слишком рано говорить об этом с уверенностью, общая модель та же: допустимый вред зависит от параметрических изменений, а суждения не управляются принципами, которые доступны разуму.

Независимо от результатов межкультурного исследования лингвистическая аналогия приводит к четким прогнозам. Мы не рассчитываем на всеохватывающую универсальность, скорее мы надеемся на нечто, более похожее на лингвистические варианты, а именно — системные межкультурные различия на основе параметрических условий. Таким образом, наряду с межкультурными исследованиями игры «Ультиматум», мы рассчитываем установить межкультурные различия с учетом того, как они определяют параметры, связанные с принципами, касающимися нанесения вреда или оказания помощи другим людям. Например, как в случае с ведением переговоров и суждениями о несправедливости, учитываются ли в разных культурах такие параметры, как ответственность участника за совершаемое действие, утилитарный результат, и рассматриваются ли последствия какого-либо действия как преднамеренные или предвидимые? Я полагаю, что некоторые аспекты расчета являются универсальными, т. е. представляют собой часть нашего морального инстинкта. Я очень сомневаюсь, что люди будут отличаться по своей способности вычислять причины и последствия какого-либо действия. На бессознательном уровне все будут понимать различие между преднамеренными или предвидимыми последствиями, преднамеренными и случайными действиями, поступками и их отсутствием, появлением угрозы и ее переадресацией. Главное в размышлении о межкультурных различиях — это выяснить, как эти универсальные факторы приводят к возникновению различных обществ и в результате этого появляются различия в моральных суждениях.

Когда в течение небольшого периода времени мы читаем одно за другим описания нескольких из этих дилемм, у меня возникает отчетливое ощущение, что я больше не могу придумать им всем никакого объяснения. Оказывается, что то, как я реагирую на одну дилемму, влияет на то, как я реагирую на другие дилеммы — либо из-за изменений моего эмоционального состояни я, либо потому, что я пытаюсь сохранить некую видимость логической последовательности во всех дилеммах. Превосходной иллюстрацией сказанного является то, как реагировал на некоторые из этих дилемм мой отец, особенно если учесть, что он получил образование гиперрационального, логически мыслящего физика. Вначале я попросил его дать оценку примеру с Дениз. Он быстро отреагировал, сказав, что она может перевести стрелку для того, чтобы спасти пятерых, но убить одного. Потом я предложил ему оценить пример с Фрэнком. И здесь он тоже быстро ответил, что Фрэнк может столкнуть грузного человека на рельсы. Когда я спросил его, почему он объясняет оба примера одинаково, т. е. почему они морально равноценные, он ответил: «Это очевидно. Примеры одинаковые. Они сводятся к проблеме количества. Совершаемые в них действия являются допустимыми, потому что они приводят к спасению пятерых и гибели одного человека». После этого я предложил ему рассмотреть вариант примера с донорскими органами, упомянутый в главе 1. Вкратце речь идет о том, что врач может позволить умереть пятерым пациентам, каждому из которых нужен орган для пересадки, или он может лишить жизни одного безвинного человека, который просто зашел в больницу, вырезав у него здоровые органы для спасения этих людей. Мой отец оценил данную дилемму как недопустимую — то же сделали 98% участников нашего интернет-теста. Было интересно наблюдать за тем, что произошло дальше. Понимая, что предшествующие объяснения больше не имеют смысла, он дал волю своим логическим рассуждениям, что заставило его пересмотреть пример с Фрэнком. И тогда, когда мой отец почти отказался от своего объяснения примера с Дениз, он остановился и вернулся к своему прежнему объяснению. Я спросил его, почему допустимым является только то действие, которое совершает Дениз. Не имея ответа, он сказал, что эти примеры носят искусственный характер. Я рассказываю эту историю не для того, чтобы над моим отцом посмеялись. У него блестящий интеллект. Но, подобно всем остальным испытуемым, у него нет доступа к тем принципам, которые лежат в основе его рассуждений, даже тогда, когда отец думает, что он есть.

Для того чтобы лучше понять, как опыт размышления над моральными дилеммами влияет на моральные суждения, мы более тщательно рассмотрели примеры с Недом и Оскаром. Некоторые испытуемые оценивали только один из примеров, некоторые — оба примера в течение одного сеанса, а некоторые — один пример в пределах первого сеанса, а второй — во время следующего сеанса, который проводился через месяц. Повторяя вышеизложенную информацию, когда испытуемый оценивает только один из примеров, половина испытуемых оценила действия Неда как допустимые, а три четверти так же отнеслись к действиям Оскара. Однако если рассматривать оба примера — либо в течение одного сеанса, либо двух разных сеансов, — то вы попадаете в одну из двух групп: вы оцените оба действия либо как допустимые, либо как недопустимые. Это подтверждает три вывода: то, что мы знаем об этих дилеммах, влияет на наши суждения, влияние на суждение не превращается в наши объяснения и способность постигать принципы, лежащие в их основе, и оказывается, есть люди, которые, по неизвестным причинам, более склонны оценивать определенные ситуации как допустимые или недопустимые.

В этом разделе я рассматривал примеры с трамвайным вагоном для того, чтобы показать, как специалисты по этике могут воспользоваться лингвистической аналогией и устанавливать некоторые из принципов и параметров, лежащих в основе наших моральных суждений. Это набросок, дающий представление о том, какой может быть этическая грамматика. Это описание принципов, которые могут объяснить некоторые аспекты этического знания — нашей компетенции в оценке моральных дилемм.

Особенности нашего восприятия чужих действий обычно дают слабое представление о наших собственных действиях, о том, что бы мы сделали или могли бы сделать в тех ситуациях, когда есть выбор между насилием и его отсутствием. Нам нужно лучше представлять, что делают реальные люди в реальных ситуациях в реальных культурных контекстах.

Проводя параллель с изучением языка, отметим, что один из способов определить, являются ли универсальные принципы и параметры, которые допускают культурные различия, частью нашей способности морального суждения, заключается в том, чтобы тщательно изучить антропологическую литературу, в которой есть много описаний того, что делают люди во всем мире, когда сталкиваются с выбором между эгоизмом и милосердием. Хотя в истории нашего вида есть много универсальных характеристик насилия[130](например, мужчины несут ответственность за непропорционально большое количество убийств в целях самообороны, и в основном это молодые мужчины в возрасте 15—30 лет), внутри отдельных культур и между культурами есть существенные различия, которым нужно найти объяснение. В действительности лучше всего уровень насилия можно предсказать по количеству холостых молодых мужчин! И если вы поймете логику этого довода, то вскоре поймете, что те общества, в которых культивируется полигамия, являются наиболее уязвимыми для такого насилия, потому что некоторые мужчины присваивают себе большую часть жен, не оставляя другим никаких шансов[131].