Я посмотрел Майки прямо в глаза и сказал: «Мы их отпустим».

Это было самое глупое, самое тупое, самое идиотское решение, которое я когда-либо принимал в своей жизни. Я, наверное, тогда был не в себе. На самом деле этот голос – я знал это – мог стать нашим смертным приговором. Я внезапно стал долбаным либералом, недоделанным ничтожеством без капли логики, безмозглым тупицей с интеллектом кролика.

По крайней мере, сейчас я так думаю о том моменте. Вероятно, тогда я был другого мнения, но с тех пор почти каждый день моей осознанной жизни я жалею об этом. Не проходит и ночи, чтобы я не просыпался в холодном поту, вспоминая эту минуту в тех горах. Я никогда себя не прощу. Просто не могу простить. Решающий голос был за мной – это осознание будет преследовать меня до самой могилы в западном Техасе.

Майки кивнул. «Хорошо, – сказал он, – получается, два голоса против одного, Дэнни воздержался. Мы их отпустим».

Я помню, что больше никто ничего не сказал. Мы слышали лишь отрывистое блеянье коз: бе-ее-ее, бе-ее-е, бе-ее и бренчание колокольчиков. Эти звуки обеспечивали подходящий фон для решения, которое уже было сделано в этой волшебной стране, в чужом государстве, а не на поле боя. Хотя мы – нравится нам или нет – как раз на нем и находились.

Акс снова сказал: «Мы не убийцы. И мы не станем убийцами, что бы мы ни сделали».

Майки сочувственно покачал головой. Он просто сказал: «Я знаю, Акс, знаю, дружище. Но мы только что проголосовали».

Я сделал знак пастухам встать на ноги и показал автоматом идти своей дорогой. Они так и не сделали ни единого кивка в знак благодарности. И они определенно знали, что мы спокойно можем их убить. Они побрели наверх, на скалу сзади от нас.

До сих пор эта картина стоит у меня перед глазами. Они завели руки за спины в своей странной афганской манере и очень быстро побежали вверх по крутому подъему, и козы, окружавшие нас, тоже побежали за ними. Откуда-то выскочила грустная облезлая коричневая собака и догнала юношу. Эта собака была страшненькой афганской копией моего здорового и вечно веселого шоколадного лабрадора Эммы, которая живет дома, на ранчо.

Наверное, именно в этот момент я очнулся и перестал беспокоиться о чертовых американских либералах. «Это плохо, – сказал я. – Это все очень плохо. Какого черта мы творим?»

Акс покачал головой. Дэнни пожал плечами. Майки, если честно, выглядел так, словно увидел призрака. Как и я, он прекрасно понимал роковую ошибку, которую мы только что совершили. Гораздо более жуткую, чем все, что мы когда-либо делали вместе. Куда побежали эти ребята? Мы с ума сошли или как?

Мысли мелькали у меня в голове. У нас не было связи, не к кому было обратиться за советом. До сих пор мы не обнаружили следов пребывания нашей цели в деревне внизу. Мы находились на очень открытой позиции, и оказалось, что у нас нет доступа к поддержке с воздуха. Мы даже доложить о произошедшем не могли. Только ухудшало ситуацию то, что у нас не было ни малейшего предположения, куда направляются пастухи. Когда все оборачивается настолько плохо, то не из-за чего-то одного. Только из-за всех факторов сразу.

Мы наблюдали, как афганцы удаляются все еще бегом, все еще с руками за спиной, и постепенно исчезают из поля нашего зрения. И тяжелое чувство, что мы сделали что-то ужасное из-за того, что отпустили их, навалилось на всех в группе. Я это видел. Никто не мог вымолвить ни слова. Мы были похожи на четырех зомби, которые никак не могли решить, вернуться на прежние места или сразу же уйти отсюда.

«Теперь что?» – спросил Дэнни.

Майки начал собирать снаряжение. «Выдвигаемся в пять», – сказал он.

Мы разложили вещи по рюкзакам и в полуденном солнце все еще смотрели, как далеко наверху, на горизонте, пастухи, наконец, исчезли среди камней. По моим подсчетам, прошло ровно девятнадцать минут после их ухода, и мрачное настроение окутало всех нас.

Мы двинулись вверх по склону, следуя за отпечатками козьих копыт и ног их хозяев. Мы двигались настолько быстро, насколько могли, но у нас заняло от сорока минут до часа, чтобы преодолеть то же самое расстояние по крутому склону. Наверху мы уже никого не увидели. Горные козы, горные пастухи. Они все были до ужаса похожи и могли пулями взлетать вверх по перевалам.

Мы обыскали все в поисках следа, по которому пришли сюда, и когда нашли его, то двинулись обратно, к первоначальной точке, которую мы покинули из-за плохого угла обзора на деревню, а потом – из-за густого тумана. Мы еще раз включили радио, но все еще не могли установить связь с базой.

Наш план атаки развалился на куски. Но мы направлялись на, вероятно, лучшую защитную позицию, которую нашли с тех пор, как прилетели сюда: она находилась на краю отвесной скалы, где-то в сорока метрах от вершины – там было отличное прикрытие деревьев, и можно было неплохо замаскироваться. Сейчас мы чувствовали, что должны оставаться строго в оборонной позиции, притаиться на какое-то время и надеяться, что талибов не предупредили о нашем появлении, а если и предупредили, то мы будем слишком хорошо укрыты, чтобы они смогли нас обнаружить. У нас было много практики в поиске укрытий и маскировке.

Наш отряд продолжал двигаться сбоку от вершины, и я должен сказать, что это место выглядело по-другому в ярком свете дня. Но все его достоинства остались неизменными. Даже с вершины откоса нас было практически невозможно заметить.

Мы спустились к уступу и заняли наши старые позиции. По сути, мы продолжали выполнять свое задание, но при этом были начеку из-за талибов. Подо мной, может быть, метрах в тридцати справа и вверх по склону Дэнни пробрался к своему дереву, скрестил ноги и опять стал выглядеть как заклинатель змей. Я снова протиснулся в ветки старой шелковицы, где поправил свой камуфлирующий крем и слился с ландшафтом.

Слева снизу от меня, на том же расстоянии, что и Дэнни, сидел Акс с нашим самым мощным автоматом в руках. Майки притаился прямо подо мной, метрах в десяти, под укрытием большого валуна. Над нами гора была почти вертикальной, потом на несколько метров шел пологий уступ, а затем склон резко устремлялся вверх, до самой вершины. Я пытался взглянуть с него на наше прикрытие так же, как и Мерф. Мы пришли к выводу, что через небольшой внешний край, защищавший нас, ничего нельзя было разглядеть.

Пока что мы были в безопасности. Акс оглядывал местность в бинокль минут двадцать, потом была моя очередь, еще на двадцать минут. В деревне все оставалось спокойно. Прошло уже более полутора часов с того момента, как мы отпустили пастухов. В округе все оставалось тихо и неподвижно, мимо нас едва проносился легкий ветерок. И, Боже, как же было жарко.

Майки был ближе всего ко мне, и внезапно он шепнул:

– Парни, у меня есть идея.

– Какая, сэр? – спросил я, почему-то в формальной форме, будто бы наша ситуация требовала определенного уважения к человеку, который должен принимать на себя командование.

– Я спущусь вниз, в деревню, и посмотрю, смогу ли позаимствовать там телефон!