— Да ты что! — возвысил голос Островский. — Гриш, мы ж друзья. Думай, что говоришь.

— Я-то думаю, а друзья мы с тобой без году неделя. Теперь, Вадим, послушай меня. Повремени ты со своими выводами еще недельку, а? Мне тут кое в чем надо разобраться, а там я тебе, может, и подскажу, кого хватать и сажать. Что скажешь?

Островский молчал, с недоверием глядя на собеседника. «Да, недооценил я тебя, Гриша, — думал он, — недооценил. Торгуешься? А что выторговываешь? Хитер, экстрасенс хренов. Значит, знаешь что-то, но молчишь?»

— Хорошо, — сказал он, — даю тебе ровно неделю. Только смотри, чтобы самому не замараться. Я ведь человек государев, не посмотрю, что друзья мы без году неделя, как ты говоришь.

— За меня не беспокойся.

— Да, кстати, — вспомнил Вадим, уже садясь в машину, — помнишь, ты мне про поляка говорил, который тебе в твоих изысканиях помогает? Его фамилия часом не Бронивецкий?

— Бронивецкий, — после некоторого раздумья подтвердил Григорий. — А что такое? — не удержавшись, спросил он Островского.

— Ну, так, тоже версия, — неопределенно ответил тот, и машина рванула с места.

— Интересно, — пробормотал Григорий, глядя вслед удаляющимся красным огонькам. — Как он-то на поляка вышел?

Во дворе было темно. Окно в комнате Альки уже погасло, погрузив сад в непроглядный мрак. Григорий остановился на крыльце и с наслаждением потянул носом цветочный аромат. В этот момент ему показалось, что внизу кто-то стоит.

— Эй, кто там? — окликнул он незнакомца. — Чего надо? — Но ответом ему была тишина. Нащупав возле двери металлический совок на длинной деревянной ручке, он двинулся навстречу неизвестности. Теперь Григорий отчетливо видел силуэт человека, притаившегося возле старой яблони, рядом с которой начиналась тропинка, ведущая к дому Серафимы Ивановны.

— Я тебя вижу, — хрипло выкрикнул он, останавливаясь в нескольких метрах от незваного гостя.

* * *

Утром капитан Островский впервые за десять лет безупречной службы опоздал на планерку. Когда он влетел в подъезд управления, часы над головой дежурного уже показывали десять минут девятого. Быстро отметившись, он побежал наверх, проверяя на ходу, все ли на месте. В отделе еще помнили случай, когда один из сотрудников приехал на работу в бархатных тапочках с пакетом мусора в руках. С тех пор за ним намертво закрепилось прозвище «гламурный мусорщик», которое он периодически оправдывал, выявляя в городе проституток и наркопритоны.

— Долго спишь, капитан, — с улыбкой заметил майор Миронов, указывая ему на свободный стул. — Доложишь последним.

Вернувшись с планерки, Вадим первым делом сварил себе кофе и, открыв окно, закурил, присев на подоконник. Курить в кабинетах не разрешали, но он иногда позволял себе эту вольность, надеясь, что пронесет. Обычно проносило.

Через минуту появился дежурный с корреспонденцией.

— Письмо, — хмуро сообщил он, бросив на стол дознавателя конверт. — Обратите внимание, пришло не по почте.

Вадим лениво потянулся к конверту. Сейчас ему меньше всего хотелось думать о работе. Перед его мысленным взором все еще стояла высокая и острая Алькина грудь.

«СЛЕДОВАТЕЛЮ ОСТРОВСКОМУ» было написано крупными печатными буквами в правом верхнем углу. Он повертел послание в руках, посмотрел на просвет и, пожав плечами, распечатал. Внутри был сложенный пополам листок в линейку, вырванный из блокнота среднего размера. Дорогой блокнотик, мысленно отметил Вадим. Послание содержало всего одну строчку, написанную тем же почерком: «Человека, имеющего отношение к убийству старика Юркевскогоу зовут Франц».

4 июня 1942 г. Несвиж

— Итак, гауптштурмфюрер, — произнес Штольберг, разыскав Гетлинга в его кабинете через час после того, как расстался с Генрихом, — у меня хорошие новости. Только что позвонил наш берлинский благодетель. Завтра вечером, примерно в 20.00, на одном маленьком аэродроме под Новогрудком, приземлится на дозаправку борт. По плану летчики должны были залиться и в Бресте, но друзья из столицы обустроили все как необходимую посадку за срочной корреспонденцией. Дело за малым — убедить нашего нового друга Штраубе предоставить нам на завтрашний вечер его «Опель — Адмирал». Есть идеи?

— Напоить и взять обещание, — ответил Лотар. — По моему разумению, он, как и вы, дворянских кровей. Голубая кровь. Из кружев выпал, как говорили в нашем бедном квартале. Если такие по пьяной лавочке что-нибудь пообещают, то назавтра их можно брать голыми руками. Отказаться от своих слов им не позволяет честь.

— Лотар, вы жестокий человек, — тяжело вздохнул Эрих, — стать алкоголиком никогда не входило в мои планы. Но, похоже, другого выхода нет. Придется опять напиться. Мы договорились встретиться сегодня вечером в том же ресторане. Так что будьте любезны поучаствовать. Я и так сделал большую часть нашей работы.

— Да будет вам, Штольберг, и не таких, как говорят русские, в лапти обували, — заверил Гетлинг, — я все беру на себя. Можете смело готовиться к поездке. Если не возражаете, за рулем буду я. Вам не понять, но я никогда не управлял такой машиной. Да и доведется ли когда-нибудь еще.

— Если все пройдет гладко, господин Гетлинг, будьте уверены, вы сможете себе позволить передвигаться на более изысканных авто, — ответил Эрих, направляясь к двери, — причем управляя ими с заднего сиденья и не утруждая себя шоферскими манипуляциями. Хайль!

* * *

Когда Алесь Вубла и Юзик Юркевский узнали, что сегодня же они идут на настоящее дело, их радости не было предела. Немного расстраивали лишь детали операции, в которую их по дороге посвятил Адам. Ребятам стало понятно, что пострелять во врага из пулемета им пока не суждено. Задача состояла в том, чтобы своими манипуляциями с браконьерской снастью под названием «топтуха» отвлечь внимание охраны, пока основная группа будет минировать мост через реку на дороге между железнодорожной станцией и деревней со складом продовольствия. Разгрузить склад немцы планировали в ближайшие дни, поэтому откладывать операцию на более поздний срок было непозволительно.

Адам руководил операцией из своего убежища в ста пятидесяти метрах ниже по течению. Предстояло доставить под мост взрывчатку, установить между опорами в десяти сантиметрах над водой растяжку со взрывателем от гранаты, и когда все отойдут на безопасное расстояние, осуществить подрыв одним нехитрым, но надежным способом.

Объект охранялся тремя немецкими автоматчиками и двумя полицаями. Один солдат, довольно виртуозно наигрывая на губной гармонике «К Элизе» Бетховена, скучал на лавочке под деревянным «грибком» на одной стороне моста, двое других несли службу «на шлагбауме» на другом берегу. По мосту взад-вперед, парясь под припекающими лучами июньского солнца, прохаживались два полицая и с завистью поглядывали на немцев. И те, и другие с нетерпением ожидали смены караула, которая должна была произойти с минуты на минуту. Чуть выше по течению послышались плеск воды и говор. Посреди речки под мостом тихо проплыли несколько коряг с намотанной на них прибрежной сухой осокой. Полицаи сняли с плеча винтовки и навели их в сторону предполагаемой угрозы. Немецкие солдаты тоже насторожились, положив ладони на рукоятки своих лежащих на лавке автоматов.