— Так давай все-таки дорежем остальных, чтоб не донесли, а над парой надругаемся, дабы на залетных гзуров подумали.

— Да не в том дело, на кого подумают, а в том, что слово-то дано и не сдержано.

— Не пойман — не гзур. Мы и самому этому сэру Малому не признаемся!

Торгрим вздохнул тяжко, с укоризной:

— Дубина ты, гоблин. Честь — она сама знает, когда ей урон нанесен, независимо от того, остались ли свидетели.

— Это бы лечить надо, покуда в могилу не свело.

— Могила — не край, Бингхам! Все в мире неприятности оттого, что каждый порою допускает недопустимое и тем искажает мировые устои на малую толику. Один, другой, а там глядь — и уже детей приводить в мир боязно, ибо порядки нарушены, связи порваны, у власти такие, что рекорды по вероломству поставили, а добро и зло местами перепутались.

Бинго беспомощно развел руками:

— Что ж теперь? Давай вернемся, покаемся? Авось твою… нашу камеру еще не заняли, сядем там во искупление, станем сморкаться в бороды. Чур, я в твою буду, свою-то мне отращивать — значит допустить лишнее недопустимое, куды детей поведу после таких выкрутасов?

— Не станем мы возвращаться, пока дело не сделано. Но на ум принять недопустимость подобного следует! И как в следующий раз кто на тебя криво посмотрит, ты помни, что не шляешься дурак дураком, а являешь собою эмиссара важного человека, не только пройти должен, но и соблюсти все положенные приличия.

— Эй, ты ж присутствовал — я ли не соблюдал? Говорил вежливо, кулак показывал, грозился бугенвагеном!

— Да знаю я. Но, пожалуй, поторговаться стоило, а то и заплатить все ж таки. Вернуться-то мы еще успеем, не будучи никакими обещаниями связаны!

— К той поре они наши денежки спустят так, что десять лет не докопаемся. Не бери ты в голову, борода, вали на меня как на мертвого, а я стану переваливать на свое это… которое вокруг создает забурление. Никогда его и не скрывал, так что кабы благолепное поведение было важнее, нехай бы тот усатый посылал своих Унгартов.

— Да ладно, ладно, проехали. Собирай железо, и ходу отсюда!

Бинго покладисто припустился на сбор трофеев. Вдвоем вытряхнули дородного дружинника из кольчуги — гоблин перед тем опытно обернул ему вскрытый череп его же джупоном, чтобы не измазать доспех кровью; Торгрим приложил железную рубаху к плечам, отчего полы осыпались на землю, и постановил, что на безрыбье сойдет, а там можно будет и надставить при случае. Мечи Бинго собрал все вместе с ножнами. Ковку их Торгрим оценил как среднехреновенькую, если со всей дури хватить по Бингхамову горшку, меч скорее сломается, нежели прорубит. Пояс старшего с серебряной пряжкой Бинго попытался было нацепить поверх панциря, но тонкая кожа опасно затрещала, едва попробовал распустить пузо, так что снял и обернул им вязанку мечей. Торгрим подобрал оба самострела, снял колчаны с дюжиной болтов каждый. Предоставив Бингхаму обчищать карманы, одно за другим оттащил обобранные тела подальше от дороги в лесок, сложил в ряд. Не удержался — снял пояс с того, которому отрубил руку, и перетянул покалеченную конечность выше среза. Конечно, и добить мародеров грехом бы не было, но с другой стороны, каждый крутится как может, эти своего и так отхватили с лихвой, а что-то еще граф им устроит, когда до него дойдет.

— Много набрал? — осведомился дварф, вернувшись к лошадям.

— Маловато. — Бинго предъявил пригоршню мелочи и пару медных колец сверху.

— А по карманам?

— Это и было.

— По твоим карманам, Бингхам. Я тут с тобой шутки шутить не собираюсь. Казначеем экспедиции сэр Малкольм меня поставил, так что вываливай, чего настриг, покуда я тебя не перевернул и за ноги не потряс.

Бинго соорудил оскорбленное лицо и показательно вывернул боковой пустышечный карманчик.

— Доволен?

— Остальные показывай.

— Какие остальные?

— Щаз тебе бугенваген настанет, враль Стремгодов. А ну, сдавай кассу!

Бинго тихонько заскулил от такого невезения и нехотя выскреб из глубокого наштанного накладного кармана пяток серебряков.

— Более карманов не имею.

— Тогда сапоги снимай.

— А потом в задницу светить станешь?

— Если в сапогах не найду ожидаемого, то да. У меня и клещи есть, в деревне прикупил… не думал, правда, что для такого дела пойдут, но порядок прежде всего.

Бингхам со стоном стащил правый сапог, высыпал из него еще полдюжины монет серебром и серебряную же цепочку.

— Вот и ладушки. — Торгрим поприкинул что-то в уме. — Среднему доходу с засады это примерно соответствует. Если еще чего утаил, так и быть — подавись, дармоед, не стану ради лишней монеты паскудить клещи в твоей заднице.

— Грубый ты, — посетовал Бинго и показал Торгримовой макушке язык, поскольку и впрямь чуть не подавился, заглатывая единственную затертую и обрезанную золотую монету. — И кровавый весь… башка кровью заляпана — да сразу видно, что чужой, у тебя небось ихор черный при таком-то норове.

Торгрим недолго думая подобрал позабытую под ногами капеллину, сбитую со старшего дружинника, и нахлобучил ее на голову.

— Отмоюсь при случае, а пока так сойдет. Поехали отсюда, пока никто не нагрянул!

— А вам, воинам, разве не западло от драки бегать?

— Сколько тебе говорить — я ныне не воин, а посланник с поручением! Кроме того, нет, воинам ничего не западло, кроме одного: в бою не победить. Настоящий воин — это не тот, который железом трясет и на драку повсеместно нарывается, а тот, что боев не проигрывает. Когда выиграть бой нельзя, и в отступлении нет ничего постыдного.

— Если оно так, то для меня еще не все потеряно. — Бинго озадаченно взъерошил волосы. — Еще могу стать видным воином. Ежели сопрячь твои наставления с известной философией, что, мол, вступивши в бой, ты уже проиграл, то в аккурат и получится, что высшая воинская доблесть — быстрые ноги.

И полез на Рансера, прежде чем из ушей медленно взъяряющегося Торгрима повалил пар, а плоскость секирного лезвия повстречалась с гоблинским загривком.

Далее лес был тих и спокоен, единственно — Бинго таки схлопотал тычка пяткой секирного древка, когда начал примериваться соскочить за очередным грибом. Дварф сопел злобно и смотрел с такой суровостью, что заячья Бингхамова душонка уползла в сапоги и там затаилась, выжидая случая, когда можно будет огрызнуться безбоязненно. А примерно через пару миль от места побоища путникам повстречался еще один галадранетс — в виде еще более неприглядном, нежели первый, поскольку висел на пару недель дольше и был уже наполовину изглодан, а на вторую истлел так, что Торгримов пони попытался взбрыкнуть и свернуть в лес.

— Дикие места, дикие люди, — пробурчал дварф, каменной дланью удерживая животное на трассе. — А ну как королевская особа поедет или там дети и беременные женщины? Такое зрелище никому не в радость.