– Старая Нанефер знает, что с ней делать, вот увидите, – проскрежетала ведьма; с ее ножа капала кровь. – У девочки черви, мешающие ей стать женщиной. – Две молодые нубийки сидели, прижимая коленями плечи Асет, чтобы удержать руки, а две другие женщины держали ей ноги, разведя их в стороны.

– Пожалуйста, не надо, – жалобно умоляла Асет. Я оттолкнул женщин, державших руки, а Сенмут вытолкал старую каргу-нубийку и занял ее место между ног Асет. Поднявшись, насколько хватило сил, Асет прижалась ко мне, сотрясаясь от рыданий. Я разрывался между желанием посмотреть, что сделала с ней старая ведьма, и необходимостью утешить ее, поэтому прижался губами к ее волосам.

– Тихо, мери, тихо. Она тебя больше не тронет. Обещаю. А Сенмут все поправит, что бы она ни сделала. – Я не знал, правдивы ли мои слова, – кроме того, что назвал ее «любимой».

Сенмут кричал на старуху на своем языке, его голос был груб от злости, а Мена выгонял из лачуги остальных женщин, ругаясь на них и на мужчину, стоявшего снаружи. Когда я просунул руку девочке под колени, Асет напряглась от боли, и я снова весь затрясся от ярости, чуть не уронив ее.

Когда мы шли через двор, к нам прибежал Рука – он кричал, а лицо его было искажено беспокойством и страхом.

– Она сильно пострадала? Амон, пожалуйста, сделай так, чтоб не сильно. Все хорошо, Тенра? – Я не ответил. – Ты видел Пагоша?

– Он повез Супругу к Отцу Бога на другой берег.

Тогда я все понял. Когда Нефертити вычислила, что Верховный Жрец собирается отодвинуть ее в сторону, она поняла, что ее обыграли в ее же игру – с расчетом использовать Рамоса, чтобы вернуть трон. Вместо этого они использовали ее, дабы она произвела на свет внучку Аменхотепа Великолепного, и с самого начала намеревались избавиться от нее, когда подойдет время. Нефертити знала по опыту, чего больше всего желает ее муж от женщины: чтобы огонь в ее теле горел так же сильно, как тот, что она разожгла в нем, – и придумала наказание, соответствующее его преступлению.

– Оставайся у сторожевых ворот, – приказал я Руке, когда мы входили в мой сад, – и пошли ко мне Пагоша, как только он вернется.

Я положил Асет на стол для обследований и повернулся к Сенмуту:

– Говори, что нужно.

– Воды и самого старого вина, которое у тебя есть. И еще немного оливкового масла. Мягкую ткань, высушенную на горячем солнце.

– Что-нибудь еще? – Он поймет, о чем я.

– Кровь идет слишком сильно, чтобы сказать наверняка, но, похоже, старая хрычовка отрезала только часть внутренней губы. – Я кивнул и побежал за тем, что ему понадобится, а Мена остался с Асет – положил одну руку ей на плечо, а другой гладил ее взъерошенные кудри. Потом я взял Асет за руку, но как ни старался, никак не мог отогнать образы, возникающие перед глазами. Вместе с ними появилось и желание отомстить, настолько сильное, что я прямо-таки чувствовал его вкус – сладкая амброзия, заставляющая человека наносить увечья или убивать.

– Все будет хорошо, – прошептал Сенмут, настолько тихо, что я не был уверен, услышала ли его Асет. – Рана быстро заживет. Несколько дней будет слабость, жжение, когда станет ходить по малой нужде, но все это быстро пройдет. А остальное…

Он посмотрел на меня и пожал плечами.

– Что он хочет сказать? – прошептала Асет, глядя на меня умоляющим взглядом.

– Если ты хочешь вылечить не только ее тело, – сказал я юноше, – ты должен рассказывать ей все, что делаешь и почему. – Он поднял бровь, сомневаясь в том, что это мудро, – но он не знает Асет так же хорошо, как я. Если не рассказать, что с ней сделала старуха, – это все равно что оставить рану загнивать.

– Я налью кислого вина на рану, чтобы промыть ее, – сказал ей Сенмут.

– Я хочу знать, что она со мной сделала.

– Женщина – как цветок, и если удалить всего один лепесток, в этом мало вреда. Центр удовольствия для женщины – бутон в центре.

Асет повернула голову ко мне:

– Ничего подобного я в твоих свитках не читала.

– Возможно, врачи в Доме Жизни сочли это непристойной темой.

Потом Сенмут объяснил ей, как надо обращаться с порезанной плотью.

– Благодаря маслу она останется мягкой, а также оно не даст порезанным краям срастись. Шрам не растягивается, так что ты должна мыться несколько раз в день теплой водой и смазывать рану маслом. – Он остановился. – Знаешь, зачем нужно, чтобы он мог растягиваться?

– Чтобы мог пройти ребенок? – предположила Асет.

– Да, а также для того, чтобы, когда придет время, пенис твоего мужа мог проникнуть в тебя, не сделав тебе больно. В боли мало удовольствия – и тебе, и ему, если только…

– Я знаю, что некоторым мужчинам нравится причинять боль или испытывать ее. – Асет без смущения говорила о том, чего многие женщины не обсуждают даже со своими мужьями. – Но Тенра никогда не рассказывал мне…

– О чем я не рассказывал? – поинтересовался я. Она пожала плечами, не глядя на меня.

Я наблюдал, как Сенмут присыпает рану просеянной мукой, чтобы остановить кровь. Потом он посмотрел Асет в лицо, даже сел на колени, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

– В Земле Пунт[55]и еще в некоторых местах в моей стране существует обычай обрезать девочек, прежде чем у них начнутся месячные кровотечения. Почему? – Он пожал плечами. – Но это передается от матери к дочери, из поколения в поколение. В Куше, где родилась эта старуха, если девочка мала для своего возраста, говорят, что она не может вырасти из-за червя, и ей отрезают женские органы, чтобы выпустить червя и чтобы она могла зачать ребенка. Но ты же не глупая дикарка и не поверишь в эту чушь.

Асет посмотрела на него.

– Разве женщины в вашей стране не учатся читать и писать? – Сенмут покачал головой. – А ты хотел бы жениться на такой женщине?

Он впервые улыбнулся:

– Не прошло бы и недели, как я выгнал бы ее из дому, обрушив на себя гнев ее отца.

Асет улыбнулась в ответ:

– Начинаю понимать, почему Небет такого высокого мнения о тебе. Она даже утверждает, что когда-нибудь ты станешь таким же, как Тенра, – я имею в виду, как врач. – Она поднесла мою руку к губам, возможно, чтобы скрыть, что поддразнивает юношу. – Но тебе не стоит и надеяться, что ты станешь так же мудр, как и ее отец. – Я понял, что с Асет снова все в порядке, и посмотрел на Мену – тот оскалился как дурак.

Сенмут – тоже. Так что его образование продолжается – как и образование Асет.

День 14-й, второй месяц засухи

Когда я вышел из деревни феллахов Рамоса, Ра плыл к западным утесам. И только встретив выходящих их сада собиральщиков, я понял, что начался сезон виноделия. Вскоре послышался стук палок, сливающийся с пением и смехом, и эти звуки веселья напомнили мне о временах, когда я в детстве ходил в виноградники своего деда. Там мы с братьями прыгали в огромных каменных чанах и топтали виноград, а наши родители, дяди и тети, выстукивали ритм деревянными лапами. Я ускорил шаг, желая вновь пережить эти счастливые мгновения хотя бы как зритель, – и не успел я пройти в ворота, как заметил в одном из чанов Асет: Рука поддерживал ее, чтобы она не поскользнулась, отбивая ногами ритм.