— Хорошо, я рад, что вам не причинили вреда, — оборвал ее Лайл.

Он прошел в небольшой коридор, ведущий в главный зал, Оливия следовала за ним по пятам.

— Я пойду первым, — прошептал Лайл. — Дай мне время. Нужно прислушаться, ты не представляешь, как сильно шуршит твоя сорочка, когда ты двигаешься.

— Это не сорочка, а ночная рубашка.

— Не важно, просто не шуми. И будь осторожна с кочергой.

В главном зале царила абсолютная темнота. Лайл ничего не мог рассмотреть, он слышал одну лишь тишину. Кто бы это ни был, они хорошо знали дорогу. И сбежали.

Через минуту в дверях появилась Оливия. Ему не надо было видеть ее, он ее слышал. В огромном темном помещении мягкий шорох ночной одежды казался оглушительным.

Она подошла ближе, и Лайл ощутил легкий аромат, исходящий от ее одежды, слабый запах кожи и волос и что-то неопределенное, ассоциирующееся со сном и еще теплыми простынями. Потом у него в голове возникли другие образы: жемчужная кожа в лунном свете, грудной смех, быстрая дрожь возбуждения…

Лайл сжал кулаки и понял, что все еще крепко держит нож. Он ослабил хватку.

— Они ушли, — проговорил он, прогоняя незваные воспоминания.

На балконе для музыкантов появился свет. Там стоял Геррик в халате, со свечой в руке.

— Я успокоил слуг, ваше сиятельство. По крайней мере тех, кто слышал шум. Очевидно, звуки не дошли до верхних этажей.

— Им повезло, — пробормотал Лайл.

— Мне послать людей, чтобы обыскали замок и окрестности, ваше сиятельство?

— Наши призрачные музыканты теперь уже будут далеко отсюда, — сказал Лайл. — Скажите всем, чтобы возвращались в свои постели.

Геррик тихо удалился.

Лайл обернулся к Оливии. Его глаза уже привыкли к темноте, и лунного света было достаточно, чтобы разглядеть ее полупрозрачную ночную рубашку, сплошь покрытую кружевами и лентами. Он перевел взгляд на ближайшую нишу в стене.

— Невозможно выследить их среди ночи, — сказал Лайл.

— Конечно, нет, — подтвердила Оливия. — Они хорошо знают местность, а наши лондонские слуги будут только спотыкаться в темноте и ломать себе шеи.

— Они, должно быть, были там, в гостиной второго этажа, — сказал Лайл. Значит, меньше фута от ее спальни. — Дразнили нас. — Ему ужасно хотелось стукнуть по чему-нибудь.

— Надо признать, было тревожно, — согласилась Оливия. — Кто же ожидает услышать волынки среди ночи? К тому же они играли плохо…

— Откуда ты знаешь?

— Хорошо или плохо, эти звуки трудно забыть.

— Жаль, что мы их не поймали, — сказал Лайл. — Я бы с удовольствием взглянул, как ты стукнешь кочергой по этому мерзкому кожаному мешку. Изобретать всякие дьявольские устройства — это так похоже на шотландцев. Волынки. Гольф.

Оливия рассмеялась.

Этот звук скользнул по его затылку, оставляя жаркие следы.

— Оливия, иди спать.

— Но ты, конечно, хочешь…

«Да, еще как хочу».

— Мы не можем сейчас разговаривать, — перебил Лайл. — Подумай сама. На тебе почти ничего нет. Кому-то из нас нужно проявить благоразумие, и мы оба знаем, что это будешь не ты. Иди спать и будь осторожна с кочергой.

Среда, 19 октября

Солнце садилось за холмами. Рой и Джок стояли в тени разрушенной церкви, наблюдая, как шагают по дороге из замка в деревню мужчины после своего первого рабочего дня. Одни несли на плечах рабочие инструменты, другие толкали тележки, третьи правили повозками.

— Еще неделя, и они все задраят наглухо, как барабан, — сказал Джок.

— Как будто мы не сможем его открыть, — возразил Рой.

— Ты рехнулся? Два десятка мужчин работают от рассвета до заката. Разобрать все, что они сделали? И что мы можем сделать за несколько ночных часов?

— Не все, — сказал Рой. — Будем копать только внизу, вокруг цокольного этажа, чтобы можно было попасть внутрь. Как ты думаешь, сколько эти лондонцы смогут продержаться, если мы станем будить их каждую ночь?

— Не знаю, сколько я сам могу выдержать, — ответил Джок. — Всю эту беготню вниз и вверх по лестницам, трубя в эти проклятые трубки. Мы могли потратить это время на то, чтобы копать.

— Копать ночью? Все это время мы вели поиски средь бела дня. Думаешь, нам повезет, если мы станем ворочать валуны среди ночи?

Находить монеты было довольно трудно даже в светлое время суток. Они не сверкали искрами, призывая: «Посмотри сюда, здесь деньги». Монеты были одного цвета с землей и мало чем отличались от камней и гальки.

Им с Джоком повезло, что они хоть что-то смогли отыскать. Несколько монет в подвале. Немного — на внутреннем дворе. Но именно старинная серьга, которую они нашли во дворе, рядом с домиком привратника, убедила Роя, что старый Далми нес вовсе не чепуху, как все говорили. Эта серьга говорит им о том, что клад действительно существует и находится где-то здесь.

Люди думали, что если Далми не смог найти свои сокровища, пока все было в памяти свежо, значит, они пропали. Кромвель со своими сторонниками прибрал их к рукам так же, как и все остальное, утверждали они. Но если бы эти люди увидели найденные монеты и ту старинную серьгу и узнали, сколько они выручили за них в Эдинбурге, то запели бы по-другому. Они бы все заявились в замок с лопатами и кирками — и вовсе не для того, чтобы помочь его отстраивать.

— Сын лэрда тоже нанял людей копать, — сказал Рой. — Если клад во дворе или в цокольном этаже, то они его найдут. Мы должны заставить их остановиться.

Лайл боролся со сном, чтобы не уснуть за столом. День выдался длинным, хотя и удачным, и его разум утомился даже сильнее, чем тело. Он по-прежнему не понимал, что надо было его семье от этой полуразрушенной груды камней. Сменяя друг друга, его предки тратили целые состояния на поддержание замка. Но какие бы усилия ни прикладывать, он все равно останется холодным, сырым и мрачным.

Вместе с тем, когда Лайл видел, как шагают по дороге из деревни работники, он ощущал прилив гордости, а также облегчения. Несмотря на ущерб, нанесенный самим лэрдом, его отцом, эти люди были готовы довериться сыну. Теперь он сможет получить достойно выполненную работу. А поскольку работа предстоит колоссальная, ему будет чем заняться.

Лайл бросил взгляд через стол на Оливию, по милости которой ему необходимо было заниматься чем угодно, лишь бы иметь занятие. Оливия была в платье из тяжелого синего шелка, на которое, как обычно, ушли многие ярды ткани в самых необычных местах, а плечи и бюст оставались обнаженными, если не считать подвески с сапфиром, которая излучала сияние из центра соблазнительной ложбинки.

Оливия как раз вставала из-за стола, готовясь отвести собравшихся к камину, чтобы выпить по чашке чаю, или, ради пожилых дам, распечатать еще один бочонок виски и побеседовать или почитать, когда из самых недр земли раздался вой волынок.