Самоваров промолчал – не имело смысла повторять, как попугай, что убивать нехорошо и не нужно.

– Вы прямо с пистолетом в руках его соблазняли? – только и спросил он.

– Пистолет лежал на столике, под салфеткой. А еще Зинины резиновые перчатки, которые я взяла в туалете. Я ведь знаю, что после выстрела на руках остаются следы. Он лежал на кровати и читал мне мораль, а я надевала перчатки…

– Где же эти перчатки теперь?

– Я назад их положила, в шкафчик. Все шито-крыто.

– А ключ зачем в вазу бросили?

– Ключ я хотела сунуть Лундышеву в карман во время танцев. И сунула бы, если б он за стол не уселся. Смотрю, уже сидит, салат наворачивает. А ведь в любую минуту кто-нибудь мог заглянуть в спальню! После этого какие танцы… Пришлось ключ пристроить куда попало.

– Хладнокровия вам не занимать. Ловко вы все проделали!

– Вот и вы теперь поняли, что другого выхода у меня не было, – торжествовала Люба. – Теперь все правильно, и мне хорошо.

– Ах ты дрянь! Сучка! – вдруг раздался сзади голос зычный и гневный.

Люба и Самоваров обернулись. В дверях стояла Галина Павловна. Она была в белой атласной пижаме, без серег и каблуков, с волосами собранными в кукиш. Ее большое лицо в полутьме белело неестественно, даже слегка светилось – наверное, от какого-то крема. Больше всего Галина Павловна сейчас напоминала приземистого Пьеро и вид имела бы скорее комичный, чем грозный, если б в вытянутой руке не держала пистолет. Это был, конечно, не перламутровый браунинг – тот отправился на экспертизу в лабораторию. Галина Павловна вооружилась чем-то более современным и увесистым.

Самоваров силился разглядеть оружие. Неужели и вдова собралась стрелять? С ума она сошла, что ли?

– Эй, ты, чего заметалась? Шаг вперед – выстрел, – спокойно предупредила Галина Павловна. – Плотник, тоже встань с кресла и иди к стене, иначе и тебе достанется.

Люба замерла на диване, поджав ноги. Она инстинктивно прикрылась лакированной сумочкой. Из-под челки слепо блестели неподвижные глаза.

Самоварову пришлось встать. Только спасаться у стенки или за портьерой он не собирался, а шагнул к Галине Павловне:

– Послушайте…

Та злобно прикрикнула:

– К стенке! Не собираюсь я тебя слушать. Тоже мне, исповедник! Битый час точил лясы с этой тварью вместо того, чтобы связать ее и вызвать ОМОН…

– Зачем же ОМОН? – искренне удивился Самоваров.

– Молчать! В сторону! Дай мне ее сумку!

Она продолжала целиться Любе прямо в лоб. Самоваров кивнул и нарочито медленно подошел к креслу. Он протянул руку:

– Люба, отдайте сумку…

Но Люба тонкими пальцами – всеми десятью – в сумку так и вцепилась. Ее длинные ногти отливали лиловым. Она по-прежнему почти не моргала и куклу в человеческий рост напоминала не меньше, чем набеленная Галина Павловна.

– Отдай сумку!

Самоваров не понимал, что задумала Галина Павловна, однако ее лицо, ее грозно сжатый некрашеный рот и глаза-буравы ясно говорили: шутить не рекомендуется. Люба замерла, бессмысленно отвернувшись в сторону. Самоваров долго разгибал и отталкивал ее пальцы, прежде чем завладел сумкой. Лишившись своего щита, Люба закрылась скрещенными руками.

– Открой сумку, – потребовала Галина Павловна. – Да пошире! Вот так… Теперь иди сюда!

Самоваров двинулся к ней все тем же медленным шаркающим шагом. Он нарочно тянул время и прикидывал, как бы выбить сумкой пистолет из рук сумасбродной вдовы. На бросок он все-таки не решился: Галина Павловна следила за ним не мигая, а рука, сжимавшая оружие, была бестрепетна и сильна. Другой рукой Галина Павловна пошарила в кармане пижамы и достала скомканный платок.

– Ни шагу дальше. Лови! – приказала она.

Самоваров легко поймал платок на лету.

– Развяжи, только осторожно…

Платок оказался небольшим узелком – точь-в-точь в таких деревенские старухи хранили прежде накопленную мелочь. Может, и теперь хранят – Самоваров давно не общался с деревенскими старухами.

– Высыпь все в сумку и ничего не трогай. Никаких отпечатков! Вздумаешь лапать – буду стрелять!

Самоваров пожал плечами и вытряс содержимое платка в сумку. Это были какие-то колечки, тяжелые блестящие брошки и даже пара часов на колючих браслетах с камушками.

– Нечего разглядывать! Закрой сумку, – продолжала распоряжаться Галина Павловна. – Хорошенько, на «молнию», и брось на диван. А теперь к стенке!

– Вы совершаете большую ошибку… – начал Самоваров тягучим и умиротворенным голосом сказителя.

Именно такой голос был у психолога, который уговаривал алкаша, допившегося до чертиков, не расставаться с жизнью. Алкоголик стоял на подоконнике открытого окна восьмого этажа и качался от слабости и дурноты. Он смотрел вниз, но изредка все-таки хватался костлявой рукой за утлую раму.

Штатный психолог, солидный дядька в бархатном пиджаке, лысом на локтях и животе (он всегда донашивал на работе нарядные вещи), стоял сзади, в комнате. Он осторожно переминался с ноги на ногу, потому что боялся ступить в какую-нибудь пакость на полу. Особым голосом, внушительным и вкрадчивым, он повторял и повторял одни и те же правильные фразы. В дверях комнаты стоял курсант Самоваров. Ему было двадцать лет.

Сейчас Самоваров пытался говорить точно так же, как тот психолог. Ведь алкоголик тогда так и не прыгнул! Он стал вслушиваться и задумываться. Потом он даже повернулся к психологу, держась уже не просто за раму, а за ручку рамы. Этого поворота оказалось достаточно, чтобы Самоваров совершил кенгуриный прыжок к окну, схватил алкаша за хилую талию и втащил в комнату.

Галина Павловна, конечно, на алкаша ничуть не походила – она не была пьяна, отличалась спортивной крепостью тела, железной хваткой и отменной реакцией. Уговоры Самоварова не смогли ее убаюкать. Как только он завел речь о том, что не нужно волноваться, что все будет хорошо, что закон есть закон, а не дышло, Галина Павловна прицелилась, вытянув перед собой обе руки.

– Хватит трепаться, – сказала она. – Прямо как в американском каком-то фильме! Расчет на дураков, да? Не выйдет. Отойди к стенке! Сейчас я застрелю эту тварь при попытке ограбления.

Она стащила мои драгоценности, а когда я ее застукала, она пыталась меня убить.

– Чем? – не мог не спросить Самоваров.

– Какая разница? Табуреткой. И заткнись, наконец. Такой ты говорливый! Что, и ментам сразу начнешь все выкладывать, да? Вы же друзья, как я поняла. Плохо… Надо будет с тобой тоже что-то делать. Я, конечно, не зверь, но…

Этого только не хватало! Ничего нет глупее, чем ни за что ни про что под Новый год пасть от руки спятившей женщины в пижаме. Самоваров начал как можно строже:

– Галина Павловна, перестаньте! Это не метод, это не пройдет. Это безумие. Остановитесь! Вы погубите себя и своих близких! Вы не имеете пра…