Она была в джинсах и кожаной куртке. Ее волосы чернели и вились точно так же, как и у дочери, а небесно-голубые глаза наполняло беспокойство.

— Натали!.. — Синьора Ломбардо положила руку на плечо дочери и промолвила что-то на родном языке.

Девочка стряхнула ее руку с плеча, и Джош ощутил, как напряглось все ее маленькое тельце.

— Что с ней? — спросил Малахай.

— Сегодня утром мы увидели по телевизору сообщение об этой гробнице и страшном происшествии, случившемся в ней. Натали очень возбудилась и захотела немедленно сюда приехать. Я пыталась отговорить ее. Ей нужно было в школу, а мне — на работу, но у девочки началась истерика. Таких припадков с ней еще никогда не случалось, это было что-то страшное. Мы с мужем встревожились. Я не из тех матерей, которые исполняют любые капризы своего ребенка, но Натали была так расстроена, ей было так больно! И все из-за этого выпуска новостей.

София Ломбардо была здорово напугана реакцией дочери.

— Думаю, я смогу ей помочь. Вы разрешите мне с ней поговорить? — предложил Малахай. — Кстати, ваша дочь говорит по-английски?

— Да, она владеет двумя языками. Ее отец — англичанин.

Малахай присел на корточки, чтобы смотреть прямо в глаза Натали, и начал тем мягким, певучим голосом, которым разговаривал с детьми:

— Не бойся, Натали. Ничего не бойся. Все хорошо. Тебе нечего бояться.

С каждым его словом всхлипывания утихали, вскоре девочка успокоилась, и Малахай спросил:

— Расскажи мне, что случилось. Чем ты так расстроена?

— Она… — Всхлипывания начались снова.

— Все хорошо. Не торопись. Обещаю, я смогу помочь.

— Она моя сестра…

— Кто, Натали?

— Я не Натали. — Девочка по-прежнему прижималась к ноге Джоша.

— А кто ты?

— Я Клавдия.

— И сколько тебе лет, Клавдия? — спросил Малахай.

— Двадцать семь.

— Можно задать тебе еще несколько вопросов? — спросил Малахай. — Мне это очень нужно. Тебе, может быть, потом станет легче. Я знаю многих детей, которым кажется, будто они были другими людьми, и могу сделать так, чтобы это было не очень болезненно.

Натали оглянулась на мать, та кивнула.

— Хорошо, — тихо прошептала девочка.

— Можно моему другу тебя сфотографировать? Для меня это очень важно.

Натали посмотрела на Джоша и просияла. Ей пришлась по душе мысль о том, что ее сфотографируют.

— Итак, ты часто слышишь мысли Клавдии? — начал Малахай.

— Время от времени. Чаще всего, когда я засыпаю.

Джош навел фокус. Вот оно! Лучистое белое свечение поднималось над плечами Натали и расходилось дугой, постепенно тускнея.

— Очень замечательно, что ты это можешь. А Клавдия хочет от тебя чего-то определенного?

Голубые глаза поднялись на Джоша, в них зажглась благодарность. Это был не детский восторг, а взгляд взрослой женщины, которой только что пришлось перенести большую утрату.

Девочка не успела ответить Малахаю. Она все еще смотрела на Джоша. Он сфотографировал ее и на мгновение почувствовал себя самим собой, чего не было в течение уже нескольких дней. Фотоаппарат помог ему установить связь с тем Райдером, который не пострадал от взрыва. Он держал в руках снаряжение, занимался своим делом. Все остальное отступило на задний план. Музыка механики, ее щелчки и жужжание успокоили Джоша, сняли с него тяжесть тех обрывочных черных чувств, которые давили на него все последнее время.

В видоискатель он увидел, что Натали тоже расслабилась. Она свободно поддерживала разговор с Малахаем и, судя по всему, забыла мучительную боль, терзавшую ее несколько минут назад. Джош уже не раз видел подобное. Малахай словно по волшебству устанавливал связь с детьми, с которыми работал. Он разговаривал с ними о боли, отчаянии, пугающих видениях и почти всегда мог их утешить.

Джош как-то сказал ему, что это дар божий. Малахай ответил, что эта его способность порождена горем, за нее приходится платить слишком высокую цену.

Джош попросил объяснений, но Малахай просто пожал плечами.

— Я узнал, что такое скорбь, когда был еще слишком молод для подобного урока. Поэтому я понимаю все то, что приходится пережить этим детям.

Он не стал объяснять, о какой скорби идет речь.

Джош и Малахай проводили Натали и ее мать к их машине. София Ломбардо включила радио, усадила девочку на переднее сиденье и дала ей куклу. Затем она отвела мужчин в сторону и спросила, что это было.

Малахай начал ей объяснять, а Джош снова навел фотоаппарат на Натали. Взгляд девочки больше не был затравленным. Она полностью сосредоточилась на том, чтобы раздеть куклу и снова одеть ее в нечто свободное, напоминающее древнеримские одежды. Перламутровый нимб по-прежнему оставался на месте.

— Натали, подойди сюда и попрощайся, как подобает взрослой девочке, — позвала дочь София, закончив разговор.

Натали вылезла из машины, пожала Малахаю руку и вежливо его поблагодарила. Тот вытащил из пустой ладони маленького игрушечного лягушонка и преподнес его девочке, чем безмерно ее порадовал.

— Как вы это сделали? — спросила она, широко раскрыв глаза.

— Простое волшебство, — улыбнулся Малахай.

Джош не успел проследить этот фокус. Так уж получалось, что он никогда не смотрел в нужный момент в нужную сторону.

Девочка повернулась к Джошу, чтобы показать ему игрушку. Но как только ее взгляд упал на него, у нее в глазах появились слезы, а улыбка исчезла с лица.

Малахай первым понял, в чем дело.

— Натали!.. — окликнул он ее.

Девочка покачала головой.

— Теперь ты Клавдия?

— Да. А моя сестра… — Она зарыдала, не в силах говорить.

— Что произошло с твоей сестрой? Ты можешь мне все рассказать, — сказал Малахай. — Может, мне удастся тебе помочь.

Однако Натали не отрывала взгляда от Джоша.

Тот присел, чтобы смотреть ей в глаза, и шепотом спросил:

— Как звали твою сестру?

— Сабина, — ответила девочка. — Она теперь не может дышать.

Она произнесла это тонким детским голоском, но в ушах Джоша он прозвучал вулканическим извержением, которое разорвало землю и погребло его под лавой, раскаленной добела.

— Это случилось очень давно, Клавдия, — сказал Малахай. — Сабина обрела покой.

Натали по-прежнему смотрела на Джоша.

— Мы ведь так ее любили, правда?

— Да, любили, — ответил Джош, чувствуя холодные мурашки, ползущие по спине.