Самым страшным была темнота — и они это знали. Дразнили ее слепотой, шумели в темноте, заставляя снова и снова промахиваться — и в конце концов она все-таки упала ничком, грызя зубами металл, а они молотили ее сапогами и кулаками, пока она не потеряла сознания.

И очнулась в цепях. Одна. В темноте.

Слезы жгли ей щеки, но она почти их не замечала. Ее избили два мерзких типа, пригодные лишь для самых простых работ — когда-то Корбиньи Фазтерот легко побеждала их во всех детских состязаниях. Ее подвесили, словно тушу, истекать кровью и слепо таращиться в темноту, пока за ней не придут. На эту планетную мерзость с отвращением будет смотреть весь Экипаж, а потом ее бросят в компостную машину в Саду и перемелют на удобрения.

Планетникам не полагается погребения среди звезд. Они — грязь, и в грязь уйдут.

Корбиньи закрыла глаза — или, наоборот, открыла. Это было практически все равно.

Но в темноте появился свет.

Крошечные янтарные пятнышки света, отделенные от нее то ли милей, то ли дюймом темноты. Они исчезали и появлялись снова, один за другим — а потом начали двигаться.

Она облизнула разбитые губы и попыталась позвать, но чудесный голос рассказчицы разбился на мелкие осколки, а сорванное горло будто песком забило.

Безгласная, она висела и смотрела, как увеличиваются ровно светящиеся янтарные глаза. Вот они уже у нее на сапоге. Паучьи коготки зацепились за ткань и начали подъем.

Она пыталась висеть неподвижно, чтобы не сбросить крошечное создание — Номер Пятнадцатый. Ее последнего друга. Она старалась не шевельнуться, но спину, руки и плечи внезапно свело судорогой, она попыталась приподняться на носках, чтобы уменьшить спазмы. И тут ее ноги подогнулись, она взвыла разбитыми остатками голоса, забилась в цепях, сильно ударилась головой о стену и снова провалилась в забытье.

Когда она очнулась, был свет. Свет и запахи растений, даже ветерок и, похоже, шум текущей воды. Были голоса — где-то далеко, а ее тело окутывала нежность. Она лежала словно на облаке. Она парила — и боли не было.

Осторожно, изумляясь отсутствию мук, она попыталась вспомнить, кто она.

Секунду у нее это не получалось сделать — но почемуто это ее не взволновало. Телесного облегчения было достаточно: она готова была считаться кем угодно, иметь любой возраст, носить любое имя. Боли не было. А вокруг нее был благословенный свет.

За краем облака, на котором она парила, виднелись деревья и цветы, залитые светом. Более внимательный взгляд превратил облако в кровать, где ее ноги были укрыты шелковистым покрывалом. На шелке лежала узкая изящная рука, мягкая, с жемчужными ногтями и золотистой кожей. Она сжала пальцы, проверяя, что это ее рука, и расслабилась, испытывая глубокое удовлетворение. Она — человек, обладающий рукой. Этого было достаточно.

— Корбиньи Фазтерот! — сказал чей-то голос совсем рядом. — Ты очнулась?

Она не стала спешить с ответом, сосредоточившись на деталях: говорил мужчина, негромко и уважительно, и назвал ее по имени. Корбиньи Фазтерот. Она почувствовала, что в глубине ее блаженной летаргии что-то шевельнулось. Корбиньи Фазтерот. Она повернула голову.

Мужчина оказался широкоплечим, невысоким, крепко сбитым и не противным на взгляд. Она попыталась вспомнить, не делили ли они ложе, но эта мысль ускользнула, когда он обратился к ней снова:

— Корбиньи Фазтерот, ты еще во власти снов?

— Я не сплю, — отозвалась она, услышав, как дрема добавляет глубину ее медленному, певучему голосу.

— Это хорошо, — сказал мужчина, но его карие глаза смотрели тревожно. Он наклонился ближе, так что она ощутила запах его тела. — Ты меня знаешь?

— А я должна тебя знать? — ответила она, наслаждаясь силой своего голоса, превратившего простой вопрос в приглашение.

По лицу мужчины промелькнула какая-то тень. Возможно, это была досада.

— Ты все еще в наркотическом сне, — объявил он и внезапно исчез.

„Ну что ж, — подумала она, уютнее устраиваясь на мягкой постели, — пусть уходит. Найдутся другие“.

— Корбиньи!

Другой голос, тоже мужской, и прикосновение к плечу. Она открыла глаза — и встретилась с его глазами: синими, огромными, красивыми. Что-то еще дрогнуло в ее внутреннем тумане. Дрогнуло — и пробилось на поверхность.

— Анджелалти?

В глазах отразилось облегчение. Чуть покачнулась кровать: это он сел на край.

— Ты приходишь в себя, — сказал он. — Это хорошо. Свидетель сказал мне, что ты навсегда лишилась разума.

— Лишилась разума…

Он быстро возвращался, и она посмотрела вокруг — на расположенный внизу Атриум, на роскошную каюту, на самого Анджелалти — и забвение испарилось, сменившись ужасом.

— Ты вмешался в Суд Экипажа! — воскликнула она и попыталась подняться, преодолевая мягкость не отпускающей кровати.

Его лицо окаменело:

— Извините, сударыня, но я спас вам жизнь.

— Снова!

Она сумела сесть, не замечая, что покрывало упало с плеч. Не думая ни о чем, кроме чудовищности его поступка.

— Анджелалти, послушай меня, ради всего, что тебе дорого! — Ее голос стал низким, и в нем билась тревога. — Ты должен отдать меня Экипажу. Сошлись на незнание наших обычаев: ребенок вряд ли мог видеть Суд Экипажа — кто может требовать, чтобы ты о нем слышал? Верни меня, познакомься с Кораблем, исполни свое предназначение. Это твой долг, то, для чего ты был создан…

Она протянула руку, не глядя на него, почти не понимая, что делает, и почувствовала, как он поймал ее пальцы.

— Корбиньи… — На его лице отражались смешанные чувства: она смогла различить досаду, беспокойство и упрямую решимость. — Допустим, я вернул бы тебя Экипажу — тебя ведь тогда убили бы? Медик дал мне понять, что ты в лучшем случае самозванка — планетница, укравшая тайны Экипажа, а в худшем — именно та, кем назвалась: член Экипажа в теле планетницы. Чудовище. В любом случае ты заслуживаешь только самой мучительной смерти.

Как ни странно, в его глазах вспыхнули веселые искры:

— Чтобы инвестиции Саксони Белаконто пропали зря? Имей сострадание к своим врагам, кузина.

Она рассмеялась звучным грудным смехом, откинув голову назад — волосы скользнули по ее лопаткам.

— Да уберегут меня боги от такой невежливости! — Она моментально стала серьезной, осмыслив остальные его слова. — И что это был за медик?

Анджелалти пожал плечами:

— Торнбел, что ли? Да, кажется, он именно так назвался.

Она изумленно уставилась на него:

— Ты заставил Торнбела лечить планетницу? Анджелалти…

— Ну, — задумчиво сказал он, — боюсь, что его пришлось убеждать — и даже тогда он попытался меня обмануть. Словно я не в состоянии отличить одну медустановку от другой! — Он покачал головой и вздохнул. — В конце концов мне это надоело, и я привязал его к операционному столу, пока мы закончили твое лечение.