Памятуя об этом, Быков применял всю силу и всю жестокость, на которые был способен. Он нисколько не сдерживал руку, когда колошматил упрямую альбатросиху по башке. И увлекся этим занятием настолько, что пропустил оглушающий удар в затылок, от которого шее стало горячо, а на глазах выступили слезы.

Потеряв равновесие, Быков свалился в море. Самка тут же воспользовалась этим обстоятельством для нападения. Спасаясь от нее, пришлось набрать полную грудь воздуха и нырнуть, чтобы не получить еще одно ранение.

Альбатрос, похоже, приложил Быкова основательно. Пальцы нащупали в основании глубокую борозду, из которой струилась кровь, горячий поток которого отчетливо ощущался в холодной воде.

Быков развернулся ногами вверх, чтобы не вынесло на поверхность, нырнул поглубже и поднял голову. Из глубины он видел темный круг плота, отбрасывающего густую тень. Рядом плавала самка, от которой во все стороны расходилась рябь. Она была занята тем, что яростно долбила клювом ненавистное ей весло, выроненное Быковым при падении.

Он понимал, что альбатросы привязались к ним не из вредности. Альбатросы боролись за выживание. Самка, лишившаяся возможности летать, представляла собой легкую добычу для подводных хищников и почти наверняка должна была погибнуть. Плот являлся для нее единственным убежищем. Для того чтобы отсидеться там, альбатросам необходимо было избавиться от людей. Чем они и занимались, объединив усилия.

Быков снова извернулся и поплыл наверх, намереваясь схватить альбатросиху за лапы и потащить под воду. Она была слишком сильна и велика, чтобы утопить ее по-настоящему, но такой прием должен был показать птицам, что с людьми шутки плохи, и отпугнуть их от плота. Если это будет лишь временная передышка, Быков успеет смастерить копье заново и ему будет чем отбиваться в случае нового нападения. Да и рану требовалось срочно перевязать, потому что кровотечение не прекращалось.

Кровь? В воде?

Ужаснувшись, Быков посмотрел вниз. Скверное предчувствие его не обмануло. Прямо под ним проплывала большая желто-серая акула, повернувшаяся на бок, чтобы вперить свой равнодушный черный глаз в потенциальную жертву.

Быков поспешно задрал голову и увидел, что самка альбатроса обнаружила его присутствие и окунула голову в воду, чтобы лучше видеть. Слева от нее стремительно разрастался в размерах какой-то вытянутый предмет, стремительно падающий сверху. В следующее мгновение изображение взорвалось, сменившись бурлением потревоженной воды.

Это был альбатрос, спикировавший из неба, чтобы атаковать врага. Он пронесся мимо увернувшегося Быкова, подобно сброшенной бомбе. За ним оставался белый пузырящийся свет, сменившийся новым взрывом, но уже не над головой Быкова, а на трехметровой глубине, куда успел опуститься альбатрос. Схватившая его акула дернулась из стороны в сторону, покрепче перехватывая добычу перед тем, как проглотить.

Не дожидаясь, пока к трапезе присоединились остальные, наверняка привлеченные запахом крови, Быков выскочил на поверхность. Там чуть ли не на голову ему свалилась Лиззи, решившая тоже принять участие в битве. Самка альбатроса удирала прочь, неистово колотя неповрежденным крылом по поверхности. Далеко она не ушла. На нее одновременно бросились сразу две акулы, буквально разорвавшие ее пополам.

— На плот! — заорал Быков. — Скорее!

Упершись рукой в скользкий зад Лиззи, он перебросил ее через борт, подтянулся сам и упал на дно за секунду до того, как из воды высунулось и медленно погрузилось обратно жуткое рыло здоровенной акулы.

— Ты видел? — возбужденно крикнула Лиззи.

— Не шуми и не двигайся, — предупредил Быков. — А то эти твари примут наш плот за живое существо и… В общем, замри.

Минут пять они лежали рядом, боясь даже пошевелиться. Один раз днище под ними затвердело и поднялось, выдавая интерес подводных обитателей, но нападения не последовало. Когда, успокоившись, путешественники сели, чтобы осмотреться, океан словно был спокоен и неподвижен, стерев все следы разыгравшейся здесь драмы.

— Зачем ты прыгнула? — сердито спросил Быков.

— Тебя так долго не было, — жалобно произнесла Лиззи.

— И что?

— Я думала, акула… тебя…

— И ты решила, что одного меня ей будет недостаточно?

— Что?

— Ты решила предложить себя на закуску? — уточнил вопрос Быков.

Вообще-то это была шутка, но Лиззи восприняла ее серьезно.

— Ты же видел, как самоотверженно вели себя эти птицы, — сказала она. — Пусть они хотели нам вреда, но друг за друга были готовы умереть. Как он защищал ее… — Лиззи покачала головой. — Это значит, что взаимовыручка заложена в нас природой. Что-то более сильное, чем инстинкт самосохранения.

Быков не стал развивать тему. Прилив адреналина сменился приступом слабости. Он почувствовал, что его подташнивает. Голова кружилась, в глазах то темнело, то светлело, как при смене параметров фотографии.

— Я прилягу, пожалуй, — пробормотал он. — Что-то я устал, Лиз.

— Господи! — ахнула она. — У тебя же вся спина в крови, а я сижу, болтаю с тобой. Где у тебя рана? Нужно срочно перевязать.

— Затылок, — сказал Быков (хотя на самом деле промямлил). — Этот одухотворенный альбатрос здорово меня долбанул.

Последнее, что он помнил, это бормотание Лиззи про необходимость промыть рану мочой, поэтому не мог бы он…

Не мог. Его не стало.

Он пришел в себя среди ночи, когда все небо, из края в край, было усыпано бесчисленными звездами, похожими на волшебный сверкающий снегопад. Вместо луны над горизонтом висел узкий серп месяца, но было видно как днем. Быков еще некоторое время смотрел в проем палатки, потом перевел взгляд на Лиззи. Видимо, она тоже выбилась из сил, потому что спала, как говорится, без задних ног. Сказывалось также обезвоживание и истощение организма. Лицо Лиззи в лунном свете было бледным, как у покойницы.

По палатке гулял прохладный ветерок, и Быков прикрыл подругу одеждой. Она повозилась немного в гамаке провисшего днища и затихла. Он осторожно подобрался к выходу и выполз на камеру снаружи. Океан был тих и безмолвен.

Когда Быков сделал то, для чего вылез на свежий воздух, он не стал возвращаться сразу, а остался сидеть на борту. Спать совершенно не хотелось. Затылок не болел и голова — тоже. Чтобы соорудить Быкову прочную повязку, Лиззи оборвала рукав его рубахи. Ткань на месте раны покоробилась, но была сухой. Это означало, что кровотечение прекратилось. Но это не означало, что рана, нанесенная птичьим клювом, не воспалится и не загноится.

Быков стал медленно скользить взглядом вдоль горизонта, пытаясь обнаружить там какие-нибудь огоньки, отличающиеся от звезд. Он нес ответственность за Лиззи, признавшуюся, что в свое время она не улетела на вертолете из-за него. Когда же их наконец отыщут? Или не отыщут? Неужели их жизнь оборвется прямо здесь, посреди этой водной пустыни? Зачем тогда было все, что происходило с Быковым до этого? Для чего он родился, какой был в этом смысл? Никакого? Под удивительным звездным шатром в это не верилось.