Люк в днище одного из них открылся, выпуская того самого звонившего. Подойдя ближе к Тимофею, он небрежно сделал ручкой.

— Все целы? — равнодушно поинтересовался незнакомец.

Сихали оглянулся, пересчитал Шуриков, вылезавших из капсулы, Илью, отряхивавшего штаны, топтавшегося рядом Купри и сказал:

— Все.

Незнакомец кивнул и повернулся уходить.

— Постойте! — воскликнул Тимофей. — Скажите хоть кто вы!

Мужчина обернулся, и впервые скользящая улыбка тронула его узкие губы.

— Мы те, генрук, — проговорил он, — кого вы прозвали «шварцами».

— Что-о?! «Чёрное солнце»? Вы серьёзно?

— Я ценю юмор, но не люблю шутить.

— Стоп-стоп-стоп… Так вы же за нами охотились! Почему тогда…

— Приказ на уничтожение отменён.

— Кем?

«Шварц» снова наметил улыбку.

— Меньше знаешь, — мягко проговорил он, — крепче спишь.

— Ладно, понял. А откуда вы…

— Откуда мы узнали, что вы направитесь к горам Принс-Чарлз? А куда ещё вам было деваться? Правда, две группы наших товарищей поджидали вас также около базы «Дружная-4» и на восточном берегу залива Прюдс. На всякий случай, знаете ли. Всё, генрук, моя миссия исполнена. Ах, пардон, осталось нанести последний мазок… Вы бы отошли подальше — во избежание, а мы пока капсулы пожгём, чтобы вас не искали.

Не оборачиваясь, «шварц» скрылся в люке.

— Отходим, — буркнул Купри, и фридомфайтеры зашагали прочь, то и дело оборачиваясь.

Не успело сердце отбить пять ударов, как флаеры взлетели, подбирая стойки шасси, и выпустили пять мощных импульсов, прожигая спасательные капсулы — разбивая «полдесятка яиц»…

Дискоиды зависли на секунду, да и потянули куда-то на запад.

20 декабря, 5 часов 10 минут.

АЗО, станция «Союз».

— Ох и тяжко партизану в Антарктиде! — вздохнул Рыжий, шагая по скрипучему настилу шоссе. — Чего б не партизанить в Брянском лесу? Если подумать, то… Пустил поезд под откос и — шасть! — подальше в чащу. Сиди себе и грейся у костра, сворачивай самокрутки, самогончиком балуйся… А тут? Ни деревца, ни кустика, гольный лёд!

— Какой лёд? — проворчал Купри. — Сплошной камень…

Фридомфайтеры шли по скалистому плато оазиса Джетти, что соседствовал с горами Принс-Чарлз. Пейзажи тутошние поражали своей неуместностью, как грибника в подмосковном лесу изумили бы песчаные барханы. Сплошные скалы, сопки, осыпи, а льда не видно, лишь кое-где, в глубоких лощинах, белел нестаявший снег. И всё же окружавшие виды пленяли своей воистину неземной красотою. Здесь царствовала косная материя — из мёрзлых песков вздымались коричнево-бурые массивы гранитоидов, с ними соседствовали угловатые, пёстрые выходы сланцев — вишенками сверкали вкрапления граната. Светлые напластования песчаников издали походили на стопки листов бумаги, сложенных вперемежку с картоном, — желтоватых, белёсых, серых. Мёртвая, минеральная красота.

— Ох, чует моя душа, — забурчал комиссар, — зря мы сюда суёмся… Заметут нас!

— А куда б ты ещё сунулся? А, Димдимыч? — вопросил его Белый. — Отсюда до берега двести кэмэ пешкодралом! Тут Антарктида, не забыл?

— И ни одного мотеля, заметь, — добавил Рыжий. — Так что…

— Всё равно, — брюзжал Купри. — Лезем прямо к этому… к нануку… в пасть. Риск, может, дело и благородное, но уж очень неблагодарное.

— Зато шампанским упьёмся!

— Да иди ты со своим шампанским…

Сихали шагал и помалкивал. Кто спорит, опасную прогулку они затеяли, а куда деваться? Правильно Шурка толкует — Антарктида вокруг, и выбор тут невелик — или грейся, или замерзай… А до базы «Союз» два часа ходу.

Он первым углядел разноцветные домики станции. В пору, когда Евразия ещё прозывалась Россией, «Союз» числился сезонной полевой базой, но потом положение её упрочилось, соответственно повысился и статус. Рядом находились горы Принс-Чарлз и ледник Ламберта — полярникам было чем заняться.

Станция расположилась на восточном берегу замёрзшего озера Бивер. Солнце изрыло лучами верх ледяного покрова, но растопить его весь просто не поспевало — озеро промёрзло вглубь на пять-шесть метров.

— Не понял, — озадачился Тимофей и оглянулся на Купри. — Димдимыч, ты ж вроде говорил, что станция полупустая.

— Ну да, — нахмурился комиссар. — Считай, все почти переехали на озеро Радок — это здесь, недалеко. Там два купола стоят, светло и тепло, газоны с клумбами… Хм…

Очутившись рядом с Брауном, Купри откинул капюшон и почесал в затылке. Станция выглядела перенаселенной — повсюду между домами расхаживали толпы людей, таскавших тюки и ящики или снимавших пожитки с кузовов танков-транспортёров.

— Одно из двух, — вывел Белый. — Либо «союзники» резко размножились, либо их выперли с Радока.

— Выперли, — кивнул Илья.

— Вывод, — сказал Сихали, запахивая каэшку, — лучше нам не светиться «интеровскими» комбезами.

— Отлупить могут, — подхватил Рыжий.

— Пусть только попробуют, — сказал Белый.

— Ладно, потопали. Погреемся хоть…

Чем ближе они подходили к станции, тем больше сходства находили с Мирным — та же общая растерянность замечалась в толпе и социальная унылость. Отовсюду доносилась ругань перепуганных людей, сгонявших зло на ближних:

— Чего это вы наш модуль заняли?

— А с какого это перепугу он вашим стал?

— Здрасте! Мы тут жили раньше, пока не переехали в «Лагерь Радок»!

— Вот там и живите! Чего вы сюда-то припёрлись?

— Вас не спросили!

— Да чего вы лаетесь? Вон, соседний блок пустой стоит!

— Да где он пустой? Туда уже куча народу набилась…

— А кто вам виноват? Надо было не болтать языком, а место занимать!

— Джейн! Дже-ейн!

— Да здесь я!

— Где ты ходишь? Что, я одна должна всё это таскать?

— А ты не таскай…

— Не умничай! Ты что, на голом полу спать собираешься?

— Мама!

— Не мамкай!

— Граждане! Записывайтесь в отряд самообороны!

— Петро, не займёшь пару банок тушёнки?

— Да где ж я их тебе возьму? Вон, к «оборонцам» запишись, им пайки выдают…

— Может, и правда, записаться?..

Сихали с друзьями подошёл к станции со стороны складов — длинных приземистых зданий из серой гофрированной пластмассы, и скоро оказался на улице Сомова. Фридомфайтеры мигом затерялись в густой толпе, как падающие осенние листья сливаются с уже опавшими. Покрутившись по станции, решили для начала подкрепиться и заняли очередь к ресторану «Пингвин», прямо в дверях которого стояли повара с красными повязками на рукавах и раздавали бесплатную похлёбку — по миске в одни руки.