На призывные грамоты ярославцев откликнулись галичане и костромичи, выславшие им на помощь объединённое ополчение. Его основу составили малоопытные вояки — мужики да ремесленники. Правда, были там ещё и дети боярские, которые присоединились к ополченцам, устрашившись расправой над костромским воеводой. Так рассчитывали они заслужить благоволение новой власти, но народ это был малонадёжный, а как услышали о зверствах Лисовского, ни о какой битве с ним уже не помышляли. Лишь только увидели изготовившихся к бою ляхов, сразу повернули оружие против своих. Участь объединённой рати решилась ещё до первого вражеского выстрела. Лисовский даже не стал рисковать своими воинами, выпустил вперёд казаков, а уж эти натешились вволю. Волжские берега на подступах к Ярославлю усеялись сотнями трупов, тех же, кому не посчастливилось пасть в честном бою, ловили и спускали в проруби, их делали через каждые десять саженей и забивали до отказа.

Не предвидя более больших сражений ввиду истощения сил восставших, Лисовский разделил своё войско. Сам двинулся к Костроме, и славный город был принуждён покориться. За ним последовал Галич, подвергнувшийся пожару и великому разграблению. Злодей-воевода, перегруженный добычей, напоминал пса, обожравшегося на кровавой тризне и еле-еле волочащего набитое брюхо. Далее идти уже было невмоготу, он просто потребовал денег от ещё не разорённых городов и те, устрашённые расправой над соседями, вынужденно откупались. Другая часть его войска отправилась в мятежную Угличскую землю. Привела в покорность тамошние города и сам Углич, куда был поставлен новый воевода Сырцов. Угличане мрачно шутили: «Не беда, что сырой, один уже погорел и ему не миновать». Угроза имела основание, ибо люди, преодолевшие первый страх перед доселе неколебимым врагом, обрели уверенность и не собирались возвращаться к прежнему рабскому послушанию. Многие отошли на север и готовили силы для новой войны.

Разорённый край недолго пребывал в кладбищенском покое. Как только Лисовский убрался восвояси, поднялось Пошехонье, его примеру последовала Устюжна, принявшая к себе не покорившихся угличан. В их числе находился и Селевинский отряд. Устюжане, поцеловавши крест на верность Василию Шуйскому, присудили миром собрать по двадцать человек с каждой сохи, пеших и конных, с оружием и кормом, а началовать поставили избранного воеводу Андрея Ртищева. Узнавши о таком своеволии, на Устюжну двинулся воевода Сырцов. Ртищев вышел ему навстречу. К сожалению, наскоро собранное мужицкое войско проявило большую неумелость в полевом сражении и преградить путь Сырцову не смогло. 5 января 1609 года он подошёл к Устюжне.

Маленький безвестный городок, затерянный в северных дебрях, на что рассчитывал он со своими неумельцами, не имея ни пушек, ни защитных сооружений, кроме полусгнившего деревянного огорода? Верно, как и в Троице, ему была обещана высокая защита. Сказывают, пономарь церкви Рождества Богородицы услышал глас: «Не устрашайтесь, православные, не отпадайте, не дам дома своего на разорение иноплеменным». Горожане, уверовав в такое заступничество, встали как один и отразили приступ, так что Сырцову ничего не оставалось, как обратиться в Тушино за подкреплениями. Защитники, воспользовавшись передышкой, даром времени не теряли, принялись поновлять стены, укреплять посад, прорыли ров, вколотили надолбы. Ананий, встав к кузнечному горну, наделал своих знаменитых каракуль. Нашлись умельцы, сумевшие отлить несколько пищалей, благо необходимое для того железо имелось в избытке — Устюжна им промышляло, оттого и звалась Железнопольской. Одно плохо, не было пушечного зелья, но за ним послали срочных нарочных в Новгород.

Тем временем из Тушино прибыл сильный отряд под началом панов Петрицкого и Казановского. Враги подступили к посаду, сожгли его и на рассвете 4 февраля двинулись на приступ. Шли с деревянными щитами и возами, нагруженными соломой и серой, их намеревались подкатить к стенам и поджечь. Главный удар направили на Дмитровские ворота. Священники вынесли к ним икону святого Димитрия, причём уверяли, что когда пришли за нею, икона сама двинулась со своего места и встала посреди церкви. Появление её на стенах так вдохновило устюжан, что они дружно отбили приступ. Затем сделали вылазку, в которой участвовал Селевин со своими людьми, побили множество ляхов, отняли у них пушку и взяли в плен пушкаря по имени Капуста. Пленили вовсе не из человеколюбия; приведя его в город, казнили перед всем народом лютой казнью, голову воткнули на высокий, обуглившийся от пожара ствол дерева и повернули в сторону неприятеля — глядите, дескать, что вас всех ожидает. Обозлённые ляхи, усиленные ещё одним отрядом, предприняли новые попытки овладеть городом. Приступы следовали один за другим, враги палили из пушек, метали зажжённые стрелы, лезли на стены, горожане отбивались чем могли, а копившихся по стенами угощали кипятком с калом. Под конец, когда уже совсем изнемогли, на стенах при полном колокольном звоне появилась икона Богоматери, вдохнувшая в защитников новые силы. Уже совсем не думая о своих жизнях, не ведая, правильно это или нет, сошли они со стен и двинулись на врагов, и те, устрашённые такой несокрушимостью, в страхе отступили.

Так совершился поистине народный подвиг, в котором нельзя кого-либо выделить особо. Героями были все. Память о них, безымянных, хранится в преданиях и скупых летописных упоминаниях. А сколько таких, которые, не имея своих добрых летописцев, ушли в небытие, свершив ещё большие чудеса!

Ананию Селевину и его другу посчастливилось уцелеть в том славном деле. И чем громче слышалось вокруг ликований по поводу одержанной победы, тем чаще мысль Анания обращалась к оставленной дорогой могиле и старым троицким товарищам. Как там у них дела? Антип тоже почувствовал какое-то беспокойство, приснилась ему Дуня, простирающая руки и молящая о помощи. Мёртвые и живые призывали своих защитников, раз так, надобно возвращаться. Друзья обнялись на прощание. Антип надел на шею Анания литой бронзовый крест, на одной стороне распятый Христос, на другой Богоматерь, и сказал:

— Не смущайся тяжестью, он заговорён и защитил уже не одну грудь, всегда носи на битву и дальнюю дорогу.

Ананий вынул из тряпицы небольшую иконку и протянул её другу. Глянул Антип — это Николай Чудотворец с поднятой рукой, как бы благословляющий на новые чудеса.

Так одарили они друг друга по сердечному велению, а дружеское сердце не ошибается никогда.

В то время как на окраинах занимался пожар освободительной войны, лавра по-прежнему пребывала в ядовитом дыму раздоров и подозрений. Ляхи, занятые борьбой с восставшими, серьёзных действий не предпринимали, ограничивались мелкими стычками, в которых нередко одерживали верх. Было ясно, что в крепости у них имеется пособник, и Афанасий при поддержке Голохвастова прилагал силы, чтобы изобличить его. Происшествие на кладбище заставило его пристальнее приглядеться ко всем, кто мог быть к тому причастным.

Он решил навестить Малафея Ржевитина. Хотелось всё-таки докончить над могилой Илария внезапно прерванную молитву. Была ещё мысль: попытаться узнать что-нибудь новое о Гурии. На пути к корпусу келий ему неожиданно заступил дорогу Михайла Павлов. Афанасий хотел обойти, но тот схватил его за ворот и поставил перед собой. Пришлось покорно встать, теперь не прежние времена, когда монастырский служка о подобном и помыслить бы не мог. Михаил посмотрел на него и цвыркнул сквозь зубы: