В какой-то момент Варвара почувствовала, что ей нужны соратники, ну, не совсем чтобы соратники – люди, которые столкнулись с такой же проблемой и каким-то образом ее преодолели. Не в том смысле, что клуб по интересам типа «разведенки не сдаются!» – нет, ей хотелось узнать об опыте других женщин, как они справлялись с подобной ситуацией и как выходили из нее…

И она отправилась в книжный магазин, поскольку любила именно книги – копаться в мемуарах известных женщин – ну правильно, почему бы не обратиться к ярким неординарным личностям, уж у них-то страстей и всяких расставаний, а уж гуляний от своих жен-мужей так и того подавно?

В одной из автобиографий Варвара нашла упоминание о страшной и великой судьбе монахини Нектарии, жившей в восемнадцатом веке, и сильно заинтересовалась этой личностью.

В книжном ничего не обнаружила, в Интернете долго копалась по разным ссылкам, в библиотеке несколько раз зависала и нашла-таки…

Графиня Наталья Шереметьева вышла замуж за князя Ивана Долгорукова по великой девичьей любви. Она была прелестной, благонравной, воспитанной по заветам «Домостроя» девушкой. А он известный гуляка, бабник, дебошир, картежник, буян, дрался до увечий и смерти противников не один раз, по гулящим девкам шлялся и был как брат родной императору Павлу Второму.

Наталья полюбила Ивана совершенно беззаветно с первого взгляда. Только отгремела их помолвка, как император Павел Второй умер, и Долгоруковы попали под жесточайшую опалу. Как только Наталью ни уговаривала родня отказаться от этого брака, да и сам Иван давал ей свободу. А она категорически отвергла такое предложение и добровольно приняла опалу вместе с любимым Ванечкой.

Господи, через что только не пришлось ей пройти! Там такая история изгнания и ее жизни – зашибись! Чего только стоит эпизод, когда Ивана заключили в яму земляную с маленьким узеньким оконцем у самого потолка и Наталья ходила каждый день к любимому, кормила, гладила его лицо, голову, спутанные волосы пыталась расчесать пальцами, плакала над своим Ванечкой и так вот держала в руках его лицо и разговаривала, разговаривала с ним и даже колыбельные ему пела.

Позже Наталья написала о своей жизни книгу «Своеручные записки», и одна фраза из этого дневника поразила Варвару до самого сердца: «…во всех злоключениях я была своему мужу товарищ».

Варвара заливалась слезами, читая биографию этой женщины до глубокой ночи, пораженная, обескураженная мощью ее бесконечной любви к мужу и силой ее духа. Извела десятки бумажных носовых платков, уплакалась вся до распухшего лица и судорожных всхлипов от слез.

Дочитав до конца, вышла на веранду подышать и хоть как-то успокоиться. Ночь стояла воистину бархатная – огромное бездонное, величественное небо, усыпанное звездами, теплый, еле уловимый ветерок, уже и музыка всякая затихла к такому часу, и лишь звенела тишина.

И вдруг Варвару осенило, словно снизошло на нее откуда-то знание, данное свыше: единственное, за что можно держаться в этой жизни – не поверите! – это Любовь!

Любовь, потому что больше-то не за что держаться! Когда так и живем без гарантий и страховки, можно только одно – ухватиться и держаться за нее!

И только в ней спасение. В Любви.

Варвара вдохнула полной грудью вкусный южный воздух, запрокинула к небу голову и тихо позвала:

– Юрочка, – помолчала, словно ждала его отзыва, и попросила шепотом: – Ты сохрани себя, Юрочка! Бог с ней, с той изменой, это ерунда телесная, пустая, все можно пережить. Ты только себя сохрани. Очень постарайся.

И прошептала молитву, которой научил ее отец Филарет.

На следующий день Варя снова начала рисовать.

Утром проснулась и поняла, что испытывает непреодолимую потребность срочно нарисовать то, что бьется у нее в голове, даже руки чесались – кинулась к столу, к карандашам и бумаге, перенесла образы на лист, посмотрела и почувствовала: чего-то не хватает!

Варя побежала в магазин для художников и накупила красок!

Вот чего ей не хватало! Цвета! Ей сейчас просто необходим цвет!

И начала рисовать красками. Акварелью, пастелью, гуашью и даже маслом – как никогда еще не рисовала! Выплескивала все, что мучило и билось у нее в душе, все, на что надеялась и о чем молилась, и то поразившее ее своей простотой открытие, что совершила она вчера ночью…

Костромин выскочил тогда от Варюхи, после их близости, чувствуя себя…

Он сидел за рулем и долго не заводил машину, откинул голову на подголовник, положил ладонь на глаза и замер.

Бывает такая душевная боль, которая не может сравниться ни с какой физической болью – вот так он чувствовал себя в тот момент.

Близость с женой была настолько прекрасной, какой-то очищающей, словно его достали из мертвой воды и на мгновение опустили в живую.

Всем сердцем, всей душой Юра рвался к Варе, ему нестерпимо захотелось обнять ее, прижать к себе сильно, до боли, и так и держать, пока сердце не перестанет плакать.

Он хотел домой. Он хотел обратно в свою жизнь. К Варюхе! Он хотел обратно в свою любовь. Он хотел, чтобы все было как прежде.

Твою мать, вся жизнь под откос! Из-за…

Когда он проснулся на плече у Варюшки и они снова соединились в невероятной нежности, в момент достижения вершины у Костромина перед глазами вспыхнуло алым огнем воспоминание об оргазме с Ритой!

И все! Все! Что б ее разтак…

Его как напалмом захлестнуло чувство настолько глубокой вины и безвозвратной потери, что он в глаза не мог смотреть Варьке, как расплавленным маслом опалило его этой виной!

Невозможно было сравнивать близость с Варюхой и секс с Ритой, но Костромин мужик, и он сравнивал.

С Варюшкой это происходило как вспышка солнечного света, а после были ласки и доверительные разговоры шепотком, смех, улыбки, радость вперемешку с бесконечной щемящей нежностью и любовью. Каждый раз, когда они сливались, у него возникало ощущение наполненности солнечным светом, правильности жизни и усиление, что ли, своей мужской сущности…

С Варюхой он поднимался к чему-то высокому в момент оргазма, всегда так чувствовал – словно умирал и возрождался, и всегда вместе, он постоянно чувствовал их единение.

Свет и радость.

С Ритой же это было ощущение порочного удовольствия такой болезненной силы, которое каждый раз будто низвергало в пропасть, в черноту. И Юрий всегда был один, без нее, и каждый раз в момент оргазма он осознавал свою порочность и чувствовал, что опускается все ниже и ниже.

С Варварой он чувствовал себя, да и был свободным.

С Ритой он порабощен – не ей, чем-то самым низменным, самым порочным в самом себе. Юрий каждый раз боролся, чтобы освободиться от этого рабства. Каждый раз.

Создавалось ощущение, что у него словно раздваивается сознание и жизнь – с одной стороны, он совершенно разумный, деловой мужик, который отдает себе отчет, кто такая Рита, какие интересы она преследует и на какие именно «кнопки» его сознания, рефлексов и первобытных инстинктов нажимает. С другой же стороны, он не мог преодолеть порочную тягу к этой женщине.