— На здоровье, — прошептал Серегил, пытаясь изобразить подобающую ухмылку. Но его губы не повиновались ему.

Илар рассмеялся:

— Знаешь ли ты, о чем я мечтал все эти годы своего унижения? Я надеялся, что однажды ты будешь страдать так же, как страдал я, и должен сказать, мой дорогой хаба, час пробил.

Он улыбнулся и снова погладил Серегила по щеке.

— Тебе повезло, что мне не хочется ещё больше портить такую прекрасную кожу.

Серегил не имел возможности сопротивляться, когда его перевернули, и лишь слабо и хрипло кричал, пока Илар стегал его плеткой по подошвам ног. Это продолжалось, пока боль не перебила действие лекарства, и он смог слегка уворачиваться в попытке избавиться от истязаний.

Илар смягчился и бросил хлыст одному из своих людей.

— Хватит для начала. Знай, мой дорогой Серегил, что мне пришлось куда как хуже. И с тобой будет так же, пока ты не станешь шёлковым.

Серегил вдруг ощутил неимоверную ясность в голове и странную эйфорию от того, что боль, наконец, прекратилась.

— Ты хочешь, чтобы я тебя боялся или начал тебя обожать? — выдавил он из себя: — Раньше оттрахай себя, твою мать!

Илар оттолкнул его так, что он упал навзничь, и наступил на грудь Серегила ногой, одетой в домашнюю туфлю, не давая ему вздохнуть.

— А вот трахаться я уже не могу, хаба, меня лишили этой радости ещё до того, как я оказался в этом доме. Интересно, захочет ли тебя твой дружок, когда и ты станешь кастратом? Что ты сможешь ему предложить взамен?

С этими словами он выскочил из комнаты вон, оставив Серегила, в темноте, свернувшимся в калачик, с руками, в ужасе прижатыми к паху.

Кастрат?! Паника заглушила даже боль и слабые галлюцинации от действия наркотика, и истеричный смешок сорвался с его губ. Несчастный ублюдок! Не удивительно, что ты так ожесточен. Рабство само по себе ужасно и оскорбительно, но лишиться вдобавок мужественности? "И теперь он собирается сделать то же со мной!" Он знал, что это не было пустой угрозой.

Ему было холодно, но оцепенение не позволяло даже заползти под одеяла. Ноги горели огнём и, кажется, кровоточили. Он изловчился и, уцепившись, сумел натянуть на грудь угол стеганого одеяла, ища спасения в уже едва уловимом запахе Алека.

Как бы ты поступил, тали, сотвори они со мной такое на самом деле?

Мысль была нестерпимой, но даже в этом случае, как подсказывало Серегилу сердце, Алек ни за что не повернется к нему спиной, как не сделал бы этого и он сам, случись с Алеком такая беда. Не сказать, конечно, что это сильно ослабило ужас от мысли об утрате собственных столь любимых частей тела. И все-таки, даже этот страх бледнел в сравнении с видом Алека, висящего в том подвале. Что бы ни говорил алхимик, это было слишком похоже на то, что он медленно умирает, истекая кровью.

Уснуть было немыслимо, так что у него не было даже такого убежища от терзающих его раздумий.

"Если бы не ты, хаба, я и не знал бы о его существовании".

Сожаление снова сокрушило его, стиснув в кулаке его сердце. Илар был прав. Это он увлек Алека по той дорожке, что привела его из ночной темницы к этой клетке. Серегил всегда утверждал, что не верит в судьбу, теперь он уже не был настолько самоуверен. Но если такова его судьба, что сказать обо всей остальной его жизни?

"Илар утверждает, что не хотел, чтобы я убивал хаманца. Что если бы я на самом деле не убил его?"

Так и лежал он там, страдая от холода, скорбных мыслей и боли, мучаясь вопросами, которых не задавал себе никогда прежде. Хаманец первым выхватил оружие. И если бы он просто закричал и напал на него, того мальчишку, каким был тогда Серегил, стал бы он тоже доставать оружие? Илар назвал его чудовищем, обвинив во всем, что случилось с ним с тех пор.

"Впрочем, я ведь тоже обвиняю его". Но он тут же отмахнулся от этой мысли. "Он и я не одно и то же! Это не было моей виной! Если бы он, во-первых, не совратил меня…" И что тогда? Он впервые задал себе этот вопрос. Познакомился бы он тогда с Нисандером? С Микамом? С Алеком?! Он подумал обо всем, что случилось с его друзьями, из-за их знакомства с ним самим. Цепи судьбы или даже простой неудачи вдруг повисли на нем тяжкими оковами. "Им всем было бы лучше без меня".

Коварная мысль отравила его мозг прежде, чем он смог совладать с нею.

— Да прекрати, черт возьми, скулить! — пробормотал он сердито.

Сейчас следовало думать лишь об одном: как выбраться из этой проклятой клетки и вызволить Алека из рук сумасшедшего.

И убить Илара, добавил он про себя со своей мрачной кривой ухмылкой. Пусть узнает, что такое чудовище на самом деле!

— АЛЕК! АЛЕК, ОТКРОЙ глаза.

— Кенир?

Сознание возвращалось медленно. Постепенно, хаотичными кусками. Алек осознал, что уже не висит вниз лицом и что у него чертовски болит в груди, что ему тепло и что он дико хочет есть и пить. Кислый запах земли все еще преследовал его, но к нему теперь почему-то примешивался запах приготовленного мяса. Он заставил себя открыть глаза и обнаружил, что лежит завернутый в теплые одеяла в загончике в углу подвала. Кенир, стоя возле него на коленях, держал кружку возле его губ.

Алек сделал глоток и едва не заплакал от счастья, ощутив во рту насыщенный вкус соленого бульона из баранины. Он с жадностью набросился на еду, не обращая внимания на то, что суп льётся по его подбородку.

Однако Кенир отнял чашку.

— Не торопись. Вовсе незачем так свинячить.

— Ещё! — простонал Алек и был поражен тем, как трудно ему говорить.

Кенир снова поднес ему чашку, и благостное тепло разлилось по телу и жилам Алека. Рукой он скользнул под одеяла, туда, где было больно в груди, и нащупал прямо возле сердца меж ребрами засохшую болячку. И тут же вспомнилось: Ихакобин приближается к нему с золотой затычкой и молотком. Алек, задрожав, стиснул под одеялами кулаки: что ж, радовало и то, что можно было хотя бы лежать теперь здесь, в этом подвале. Всё лучше, чем висеть в той клетке.

— Сколько времени прошло?

— Четыре дня, — отозвался Кенир. — Илбан очень доволен тобой.

— Это правда, — произнес Ихакобин, спускавшийся по лестнице с большим светильником в руках. Вместе с ним спускался Герцог Тэрис. Ахмол и один из стражей Алека следовали за ними, держа в руках небольшие лопаты.

Когда они подошли и чуть расступились, Алек смог увидеть, что в том месте, где Ихакобин закопал свой грязный мешок, земля теперь вздыбилась, словно её пытались раскидать.

— Что там такое? — прошептал он.

— А давай-ка глянем, — отозвался Ихакобин.

Слуги разрыли верхний слой земли и отступили. Алхимик опустился на колени перед мерно вздымающейся грудой и стал осторожно отгребать оставшуюся землю, обнажив странную упругую массу, оказавшуюся под нею. Герцог наблюдал за всем, держась на расстоянии и прикрыв с отвращением нос.