– Может, они еще что-то знают, – подсказал Вильмовский.

– Подождем! – ответил Смуга. – Положимся на Расула.

Предпринятое Расулом расследование ни к чему не привело. Полицейский был уверен, что шейх говорит правду: бедуины нашли гурту в пустыне, неподалеку от Долины царей. Выбросил ли ее Томек, когда в ней не стало воды? Возможно, ее приволок шакал. Еще раз досконально обыскали окрестности вокруг того места, где была найдена гурта. Никаких следов. И Динго не взял следа.

Жестокая правда приняла, наконец, неумолимо ясные очертания, как бы долго они старались с ней не считаться. Томек Вильмовский погиб в песках Сахары. Его поглотила пустыня. Пропала надежда найти его живым. Оставалось лишь желание найти его тело, чтобы с честью похоронить. Но и это казалось невозможно. В конце концов они насыпали на крохотном коптском кладбище памятный холмик. И над этой символической могилой Смуга дал клятву:

– Томек! Обещаю тебе! Не успокоюсь, пока не найду «фараона». А когда найду, приду сюда и расскажу тебе, что я с ним сделал… Да поможет мне Бог!

– Да поможет мне Бог! – эхом повторил за ним Новицкий.

Вильмовский молчал. Салли всхлипывала. Но и они думали о том же. Все покидали Луксор, задыхаясь от боли и ненависти.

Смуга, Новицкий, Вильмовский, Салли с судорожно цепляющимся за ее руку Патриком сели на поезд, отходящий от Луксора. Они покидали Долину царей с горечью и сжавшимся сердцем. Еще недавно она притягивала их, манила обещанием приключений, теперь же не давала забыть о свершившейся трагедии.

В Асуан с ними направлялся и Абер. Он и сам не знал, чем он может помочь, но не был способен бросить их в таком трудном положении. Никому не хотелось разлучаться. В первом классе не оказалось такого количества свободных мест, и все без колебаний выбрали второй, хотя обычно европейцы в нем не ездили.

Лишь только поезд тронулся, им пришлось пожалеть о своем решении.

В вагоне было неслыханно душно. Сидящие на лавках ели лук, кто-то курил. На полу посреди коробок, сундуков, узлов копошились дети и женщины, что-то стряпавшие на переносных плитках. Вильмовский, полностью ушедший в свои переживания, не подумал вовремя о том, чтобы предостеречь своих неопытных в таких путешествиях товарищей от поездки во втором классе. И ничего удивительного, что почти тотчас же случилась неприятность, как и в предыдущей поездке.

На этот раз окно открыл ничего не подозревающий Новицкий. Тут же могучего сложения человек с треском его закрыл, что-то говоря при этом и отчаянно жестикулируя. Вильмовский, не в силах перенести раскаты его могучего голоса, со вздохом попросил:

– Господи, пусть он, наконец замолчит! Абер, сделай что-нибудь! А ты, Тадек, больше не нарывайся на неприятности и не открывай окна в египетском поезде.

Новицкий только мрачно буркнул что-то себе под нос, а тот человек еще долго возмущался, правда, пересев в другой конец вагона.

Поезд проезжал мимо серых от пыли городишек с небольшими мечетями, мимо селений феллахов, таких же печальных, как и повсюду в Египте. Миновали местность под названием Исна, приближались к Эдфу. Абер, желая как-то разрядить тяжелую атмосферу и хоть немного поднять настроение, начал рассказывать:

– В древности Эдфу[122]был главным городом нома, то есть уезда, во главе с номархом. До наших дней здесь сохранились развалины храма Гора.

– Гор – это бог с головой сокола? – поддержал разговор, поняв намерения друга, Смуга.

– Да, он был богом неба и фараона при жизни отождествляли с ним.

– А после смерти знатный покойник преобразился в Озириса, – включился Новицкий, бросив мимолетный взгляд на Салли.

Моряк уже несколько окреп, только сильно покрасневшие веки свидетельствовали о пережитой болезни глаз. Он глубоко переживал утрату Томека, жаждал вырвать Салли из состояния апатии, однако она не давала втянуть себя в разговор. А Абер монотонно тянул далее:

– Египетские храмы возводились по определенному образцу, в основном по линии север-юг и всегда на плодородной земле. Именно таким образом был построен храм в птоломейском округе, в Эдфу. Пилоны ведут на огромный двор, из которого входили в предверие собственного храма, затем переходили в гипостиль, оттуда в жертвенную комнату, а затем уже в часовню. Весь храм опоясан внутренним коридором. На схеме храм имеет форму прямоугольника.

Поезд миновал Эдфу и взял направление на юг, когда дошло до очередного конфликта, на этот раз из-за собаки. Все тот же крепкий говорливый араб довольно грубо отпихнул Динго, а тот в ответ зарычал. Снова на них обрушился поток слов, выкрикиваемых раздраженным визгливым голосом.

– О чем он там снова бубнит? – спросил, уже нервничая, Новицкий.

– Клянет собаку, называет ее паршивой тварью, – ответил Абер.

– И почему арабы так не любят собак?

– По очень простой причине, – трепливо объяснил Абер. – Мы, мусульмане, не любим собак от того, что, как говорится в Священной Книге, когда-то одна из них укусила Магомета в ногу.

Пейзаж за окном становился все унылей, берег Нила – более безжизненным, селения – все беднее. По склонам скалистых гор, которые все больше придвигались к реке, ютились уже убогие деревеньки из камня. Нищие глиняные лачуги, голубятни, курятники, участки кукурузы, немного плодовых деревьев. Нил и всеохватывающая пустыня стали основой пейзажа. Ничего удивительного, что настроение путников не улучшилось. Когда они проехали Ком Омбо, Абер попробовал еще раз:

– Египтяне называют Асуан[123]вратами юга, а суданские купцы – вратами севера. И это имеет свои причины. Город представляет собой естественную границу между севером и Черной Африкой.

Экспедиции европейцев большей частью завершались в этих местах. В поисках истоков Нила здесь останавливался Геродот; сюда в южном походе дошел Александр Македонский, здесь был самый южный пост римских легионов. И только досюда дошли в погоне за мамелюками солдаты Наполеона.

– В Асуане заканчивались маршруты путешествующих по Египту поляков, Мауриция Манна[124], например, востоковеда Юзефа Сенковского[125]или Владислава Венжика[126], – вставил Вильмовский и тут же умолк. Перед ним предстал образ Томека, так старательно собиравшего всякие сведения о пребывании поляков на разных континентах.