И наша задача, а теперь и ваша тоже, Александр Борисович, дезавуировать эту антироссийскую кампанию. Таким образом, и покушение на Чеботарева, и деятельность мистера Реддвея в связи с гибелью Апраксина следует рассматривать исключительно в указанном контексте.

– Вы хотите сказать, что Чеботарев не отмывал деньги? – недоверчиво поинтересовался Турецкий.

– Чеботарев не отмывал деньги, структура, занимающаяся отмыванием, не нуждается в премьерской крыше – слишком высоко и накладно. К тому же ненадежно, учитывая чехарду с премьерами в последние два года. И то, что отмывание, если верить американцам, успешно осуществлялось после отставки Чеботарева, – лучшее тому подтверждение. Ситуация после смерти Симпсона осложнилась, поэтому вы не можете больше действовать по собственному разумению и на собственный страх и риск.

– Что это значит?

– Вы должны сообщать мне о своих планах и планах Реддвея. И напоминаю вам еще раз: если вы из врожденного недоверия к нам затеете собственную игру, то будете немедленно арестованы по обвинению в убийстве. – Селезнев встал и протянул Турецкому руку: – Все, до свидания, Александр Борисович, не нужно сейчас ничего отвечать, идите и подумайте. Я не собираюсь контролировать каждый ваш шаг и давать вам мелкие ЦУ, но вы должны постоянно держать меня в курсе.

«Да пошел ты!» – сказал Турецкий про себя и сжал фигу в кармане.

Ну почему в ФСБ такие козлы? Они нормальных людей, видимо, просто на работу не берут. А те, кого по случайности взяли, сваливают от них поскорее, как Школьников.

Турецкий снова пожалел, что нет у него карманного бит-боя, и пнул для разрядки урну. Селезневу он, конечно, не поверил. Селезнев желает его использовать в собственных целях и соответственно дезинформирует. Хотя дезинформация для надежности должна содержать и верные сведения. Какие же сведения, выданные генералом, могут быть верными? Только не имеющие непосредственного отношения к делу. То есть макроэкономические сведения.

Но из них вытекает непричастность Чеботарева к отмыванию денег. Выходит, у того, кто стоит за Бэнк оф Трейтон, нет мотива убирать Чеботарева. А кто стоит за Бэнк оф Трейтон?

Брр! Бред.

Реддвей стоял возле его служебной «Волги» и сосредоточенно курил сигару. С виду был спокоен, но пепел у него падал на капот, а он этого не замечал, уставился куда-то в одну точку.

– Давно ждешь? – спросил Турецкий. – И как ты меня вообще нашел?

Реддвей невразумительно промычал что-то в ответ и полез на переднее сиденье, отчего «Волга» заметно накренилась вправо.

– Поехали к тебе в прокуратуру, там поговорим, – сказал он, когда Турецкий сел за руль.

Несколько минут, пока ехали и пока поднимались по лестнице, молчали. Конспирация, блин! Турецкий вполголоса выругался. Ему не терпелось поскорее узнать последние новости, особенно в свете разговора с Селезневым. И именно из-за этого дурацкого разговора он молчал, ему самому стало казаться, что его обложили: прослушивают, записывают, снимают…

Реддвей, не раздеваясь, отправился колошматить бит-боя, а Турецкий полез в ящик за кофе. Кофе, как назло, кончился, и чаю один пакетик.

– Пойдем в столовую, – предложил он.

Реддвей подозрительно осмотрелся и кивнул.

– Я не завтракал, – пояснил Турецкий.

Реддвей заговорил, только усевшись за столик и откупорив литровый пакет апельсинового сока (больше ничего ему не приглянулось):

– Меня обвинили в преднамеренном убийстве Симпсона. Устроили… как это… выволочку!

– Кто?

– Неважно… На самом высшем уровне. Предупредили, что обвинение может быть предъявлено в судебном порядке.

– Дай угадаю: ФСБ сделало экспертизу и установило, что пуля выпущена из твоего пистолета?

– Да, – пораженно кивнул Реддвей. – Не понимаю только, когда они успели! Я связался с Вашингтоном, доложил в двух словах, что произошло, сдал пистолет, сел писать рапорт и через час – какой там час! – через сорок минут началось.

– Дерьмо все это, Пит, выкинь из головы. Ты можешь себе представить, чтобы за сорок минут пистолет, который был у меня, доставили из посольства экспертам, провели экспертизу – ночью, заметь; результаты доложили по инстанции, фээсбэшное начальство все обдумало, сообщило вашим, в Вашингтоне тоже посовещались и приняли решение устроить тебе разнос?! Если веришь, что так все и было, должен тебя разочаровать.

– Почему?

– Селезнев и меня обвинил в убийстве Симпсона и даже пистолет не потребовал на экспертизу, – сознался Турецкий.

– Как?!

– А вот так! По-твоему, в ФСБ сидят сверхчеловеки?! Фигня это все! Западная пропаганда. Знаешь, как на фене называется их «экспертиза»? Они нам нахалку шьют. Сильно подозреваю, что они даже не смогут вычислить – я завалил цэрэушника или ты.

– Не знаю, сверхчеловеки там сидят или не сверхчеловеки, – пробурчал Реддвей, – но нахалку они нам пришьют, если захотят, даже обоим сразу. Кстати, что от тебя потребовали?

– Большой и чистой любви, – усмехнулся Турецкий, – чего же еще?! Ну и взаимовыгодного сотрудничества. А от тебя?

– Слава богу, только сотрудничества, – вполне серьезно ответил Реддвей.

Титаническим усилием воли Черный заставил себя забыть о смерти Симпсона. Умер и умер. Нет человека – нет проблемы. Гораздо сложнее оказалось абстрагироваться от предложения Кулинича поучаствовать в разработке «образа его имиджа». Что это, своеобразная взятка? Или желание взять его, Черного, на короткий поводок? Или попытка замазать и дискредитировать? Голова лопалась от самых невероятных предположений – одно страшнее другого. Чуть ли не впервые в жизни у Порфирия возникла острая необходимость с кем-то поговорить. Причем не с бессловесным Биллом, не с зеркалом, а с живым человеком. Желательно человеком, не имеющим каких-то своих скрытых или откровенных на него видов, человеком чужим, но способным понять и если не вразумить, то хотя бы выслушать.

Но не было такого человека. Разве что Балабанов.

– Только водку не приноси. – Дмитрий Андреевич оказался звонку Черного искренне рад. – Неудобно с пустыми руками – принеси пива.

Надо бы не пиво нести, а деньги, подумал Черный. Пара тысяч баксов для Балабанова наверняка совершенно запредельная сумма, но ведь не возьмет – гордый. Хотя и его воспоминания вполне себе товар, который, естественно, имеет цену. Причем не в пару тысяч, а гораздо большую. А уж услуги психоаналитика тем более стоят денег.

Деньги Черный на всякий случай все же взял, но решил с ними не спешить, а еще запасся немецким пивом, купил два блока «лаки страйк», коробку гаванских сигар и коробку шоколада для старушки мамы.

У Балабанова, однако, было свое видение предстоящего разговора. Откупорив пиво и загрузив «лаки страйк» на батарею, он раскурил сигару и, прищурившись от дыма, поинтересовался: