class="p1">«Корпорация Брэнда» имела собственную ложу напротив финишной линии. Мэри приехала в том же черном пальто, в котором была на похоронах Криспина, и уже пожалела о своем поступке. Аппетит еще не вернулся к ней, и она не могла видеть блюда с холодной жареной говядиной, омарами, салатом и яйцами вкрутую под майонезом, который подносила официантка в переднике. Маркус был в приподнятом настроении и откровенно выражал неудовольствие тем, что она грустила. К ним заглянул тренер Маркуса Хонки Гилборн вместе со своей прекрасной женой Лавинией. Они обсудили перспективы лошади Маркуса, которая должна была участвовать в забеге. Дик Матиас вполголоса вел переговоры с деловым партнером на Бермудах. По телевизору транслировали результаты скачек в Утокстере.

Маркус взял Мэри с собой в загон, они стояли в самом центре, а помощники конюхов водили по кругу лошадей. Хонки, Маркус и братья Мактумы обсуждали невероятные смешные суммы, которые выплачивались победителям, и возможные изменения в связи с приходом американцев и французов. Затем в загон вышли жокеи, и Маркус познакомил Мэри с Вилли Карсоном, который должен был сидеть на Шанхайце во время заезда. Он был в бордово-голубой форме — цвета «Корпорации Брэнда».

— Вилли, познакомься с моей крестной дочерью Мэри Гор, — сказал Маркус. — Если она продолжит худеть теми же темпами, то вскоре сможет составить тебе конкуренцию.

— Надеюсь, что этого не случится, мистер Брэнд.

— Тогда не подведи меня, Вилли? Ведь она еще и красивее тебя.

— Это правда, мистер Брэнд.

Они вернулись в ложу и с балкона наблюдали за скачками. По какой-то причине Мэри было неприятно внимание, которое уделял ей Маркус. Она надеялась, что им руководили доброта и сопереживание ее горю, но рука Маркуса то и дело обвивала ее талию, а когда он давал Мэри посмотреть в бинокль, зачем-то дотронулся до ее груди.

Лошади выстроились на линии старта, дождались выстрела и понеслись вперед. Маркус, Хонки, Лавинья и даже Дик радостно кричали: «Давай, Шанхаец! Вперед, Шанхаец!» А когда на последнем повороте бордовый и голубой цвета вырвались вперед и выиграли гонку с преимуществом в пол корпуса г все были в экстазе.

— Идем, Мэри, — сказал Маркус. — Я хочу взойти на пьедестал вместе с тобой.

Спустя двадцать минут Мэри стояла рядом со своим крестным на церемонии закрытия и получала из рук вдовы председателя правления «Ньюкаслской страховой компании» огромный золотой кубок. Мэри была уверена, что Маркус поцеловал ее в губы только в пылу радости от своей победы.

— Нам нужно поговорить кое о чем, — сказал Маркус, когда они остались одни в ложе. — Это имеет отношение к твоему отцу.

— Папа просто прекрасно держался все это время. Он такой добрый.

— Как бы то ни было, у него проблемы на работе, — очень серьезным тоном сказал Маркус. — Если говорить напрямую, то у нас больше нет для него работы. Это стало понятно уже три или четыре года назад. Но мы с Дереком знакомы очень давно, и ради твоего блага мы все это время держали его. Нам приходилось придумывать для него работу, с которой бы он справился. Мне очень жаль, но так не может продолжаться дальше. Он сидит в своем кабинете, считает скрепки и не делает ничего полезного. Мои менеджеры уже сыты им по горло.

— Маркус, он будет убит горем. Папа так предан вашей компании и вам лично. Я просто не могу поверить этому. Ведь не может же быть так, чтобы он ничего не мог больше делать.

— Поверь мне, я рассмотрел все возможные варианты, говорил с начальниками всех отделов. Дело в том, что его просто никто не хочет брать на работу. Наверное, я мог бы надавить и устроить его куда-нибудь еще, но это ни к чему хорошему не привело бы.

— Но папа так старается. И всегда старался.

— Он приходит на работу каждое утро, это точно. Я уверен, ты достаточно хорошо знаешь своего отца, чтобы понять, что он не мешок мозгов.

Компания изменилась, весь мир изменился. Все уверены, что Дереку больше нечего делать в бизнесе.

— Но чем прикажете ему заниматься? Он никогда не сможет найти другую работу. Всю жизнь он проработал на вас.

— Даже не знаю, что тебе ответить, Мэри. Мне нужно подумать. В одном я уверен — я не могу позволить держать в своей компании балласт из никому не нужных людей.

Мэри было крайне неприятно слышать такое о своем любимом отце.

— Если бы вы платили ему достойную зарплату, то он смог бы позволить себе уйти на пенсию.

Маркус косо посмотрел на нее:

— Ты уверена, что разбираешься в том, о чем пытаешься рассуждать?

Он налил два стакана бордо.

— Я хочу сказать, что по сравнению с другими людьми папа всегда мало получал. Вы зарабатывали миллион за миллионом, а он ничего с этого не имел.

— Мэри, я не собирался говорить тебе об этом, но ты меня вынуждаешь. Я понимаю, что ты все еще расстроена из-за смерти мужа, но это еще не повод обвинять меня в том, о чем ты понятия не имеешь. Все эти годы я постоянно помогал вашей семье. Как ты думаешь, кто оплачивал твое обучение в школе при монастыре? Дерек? Со своей зарплатой он никогда не смог бы себе этого позволить. А кто заплатил за твою свадьбу? Если ты мне не веришь — спроси у отца сама. Поэтому, ради бога, не надо говорить, что я ничего для него не сделал.

Мэри какое-то время не могла прийти в себя. Она ни на секунду не усомнилась в том, что Маркус говорил правду.

— Простите меня, — наконец сказала она. — Я не должна была этого говорить. Вы сделали для нас слишком много. Теперь я это понимаю.

Маркус погладил ее по щеке.

— Понимаю, ты расстроена, — прошептал он. — У тебя сейчас сложное время. И ты такая красивая… Такая привлекательная девушка не должна оставаться одна. У тебя все должно быть замечательно. — Он дотронулся до губ Мэри. — Кто-то должен постоянно заботиться о тебе. Кто-то большой, сильный… — Его голос звучал очень откровенно. Неожиданно для Мэри их лица сблизились, и она почувствовала, как он прижимает ее к себе.

— Что вы делаете, Маркус? — Она вскочила со своего кресла.

— Не беспокойся, Мэри. Думаю, я смогу тебе помочь. Тебе нужен защитник. Тебе и всей твоей семье, в особенности твоему отцу.

Мэри удивленно взглянула на крестного. Его серо-голубые глаза пристально смотрели на нее. Маркус казался ей отвратительным, но в то же время красивым и необъяснимо притягательным.

— Я понимаю твое горе, — продолжал он ласковым