Через пару часов его выдернули на допрос. Кабинет оперуполномоченных на втором этаже, капитан Попков за столом. Трофим молча сел на стул, от предложенной сигареты отказываться не стал – закурил.

– А кто-то говорил, что на путь исправления встал, – усмехнулся Попков. – Кто-то говорил, что хлопот с ним не будет.

– Да какие хлопоты, начальник. Шей дело, закрывай, твоя воля, я ж тебе даже слова не скажу…

– Дело прокурор будет шить.

– Пусть шьет. Если белых ниток хватит, – усмехнулся Трофим.

– При чем здесь белые нитки?

– А то, что нет за мной никакой вины.

– Ну как же нет! Я лично видел, как ты кошелек из кармана вытаскивал.

– Тебе показалось, начальник. Не было ничего.

– Потерпевший заявление на тебя написал.

– И что он там мог написать? У него что, на заднице глаз есть?.. Бумажник сам из кармана вывалился.

– Ты сам-то в это веришь?

Трофим молча пожал плечами. Дескать, это его личное дело, верить себе или нет.

– Плохо, Трофимов, очень плохо. Нехорошо, граждан обворовывать.

Трофим удивленно посмотрел на Попкова. «Опер ты, блин, или замполит?»

– Я же смотрел твое дело. Не был ты карманником, – продолжал капитан. – До армии за хулиганство сидел, за то же самое, считай, второй раз арестовали, ну, был эпизод с ограблением и сопутствующим убийством… Давай так и запишем, черт за руку тебя дернул. Не хотел ты бумажник брать, но тот сам в руки просился…

Трофим нахмурился, нехорошо посмотрел на Попкова. Он очень не любил, когда из него делали дурака.

– Пойми, дело твое табак. И только чистосердечное признание может смягчить твою вину…

Трофим легонько скользнул пальцами по своему виску, криво усмехнулся и расслабленно откинулся на спинку стула – так пассажир междугородного автобуса разваливается в кресле, чтобы легче было перенести тягомотину дальней поездки. Пусть грузит его мент, пусть забивает баки, а он будет молча ехать дальше. Все, что было нужно, он уже сказал. Теперь пусть Попков говорит, если язык у него без антифриза и тормозной жидкости.

– Молчишь? – с досадой отчаявшегося учителя спросил он. – А зря. Мог бы и скостить себе пару лет от срока… Ну да, ты же у нас авторитетный вор, тюрьма тебя не пугает. Что ж, тогда обойдемся без признательных показаний. Можешь даже протокол допроса не подписывать, все равно суд признает тебя виновным…

Трофим дремотно закрыл глаза. Заснуть бы, чтобы не слышать ахинеи, которую Попков мел своим глупым веником. Не такой уж он крутой, каким хотел казаться. До капитана дослужился, а как был, так и остался ментовской сявкой…

В конце концов Попков понял, что его слова стекают с него, ничуть не впитываясь. Составил протокол, попытался заставить его расписаться в нем. Не добившись, самолично отвел в камеру.

– Смотри, у тебя еще есть время подумать, – бросил он на прощание.

Но Трофим даже не глянул в его сторону. Молча зашел в камеру, сел на дощатые нары.

На хате, кроме него, никого не было. Окно зарешечено в три слоя, но стекла нет. На улице весна, солнце, но тепла еще мало, зато отопительный сезон уже закончился – батарея в камере холодная, температура низкая. Но Трофим хорошо знал, что такое настоящая стужа, чтобы бояться такого холода. Пять лет назад, после неудавшегося побега, он целых три недели провел в неотапливаемой камере штрафного изолятора. Выбитое окно, январская стужа – вот где действительно был кошмар…

В камере он провел три дня, затем его снова повели в кабинет оперуполномоченного. Трофим шел туда с явным недовольством. Слишком много времени провел он в полнейшей неопределенности, к тому же истек срок предварительного заключения. Если никаких подвижек с воли не произошло, то сейчас ему предъявят обвинение и отправят в следственный изолятор.

В кабинете его ждал все тот же Попков. Он тоже выглядел расстроенным. Угрюмо посмотрел на Трофима, глухо спросил:

– Добился своего?

– О чем ты, начальник?

– Да все о том же… Вот постановление, отказ в возбуждении уголовного дела.

– Кому отказ? Тебе?.. Прокурор отказал? Не хочет тебя возбуждать? – каверзно усмехнулся Трофим. – А чего расстраиваешься? Пусть тебя бабы возбуждают…

– Прекрати, и без твоих приколов тошно, – вяло отмахнулся от него Попков.

– Тогда извинись передо мной, начальник, и отпускай подобру-поздорову…

– Извиниться? – вскинулся Попков. – Мне, перед тобой?!

– Ну, ты же меня незаконно задержал… Да ладно, не напрягайся ты. Для меня твои ментовские извинения что мертвому припарка… Отпускать будешь?

– Да уж придется, – скривился Попков. – Раз уж ты у нас такой крутой, то придется…

– Какой такой?

– Да уж такой… Есть информация, что ты банду Мигунка курируешь. С Колесовым помог ему совладать…

– С кем?

– С Колесовым. Тебе он известен как Делапут.

– Не знаю такого. Даже не слышал…

– И Мигунка тоже не знаешь?

– Знаю. С братом его дружил.

– Ага, дружил. И человека вместе с ним убил…

– Слушай, Попков, не лезь в душу, а! – скислился Трофим. – Ты мент, я вор, мы с тобой по разные стороны барьера. Ты можешь стрелять в меня, если сможешь. Только в душу лезть не надо. Если есть что предъявить, предъявляй, нет – отпускай. А порожняки гонять не надо, я этого не люблю…

– А я не люблю, когда воры много на себя берут! – выпалил Попков.

Но Трофим пренебрежительно махнул на него рукой. Достала его эта ментодемагогия.

Попков позвонил дежурному по КПЗ, распорядился выдать Трофиму отобранные вещи под расписку и затем отпустить на все четыре стороны. И когда он выходил из кабинета, бросил в спину:

– Все равно наша возьмет! Так и знай!

Но Трофим даже ухом не повел в его сторону.

На площадке перед зданием РОВД его ждали целых две иномарки. Из одной вышел Мигунок, скорым шагом подошел к нему, с радушным, но независимым видом подал ему руку:

– Ну, наконец-то!

Трофим нехотя побратался с ним, сел в машину. Мигунок приземлился рядом. Велел водителю ехать.

– Извини, что так долго. Пока этого мудака нашли, пока мозги вправили…

Речь шла о том самом терпиле, у которого Трофим дернул лопатник. На то он и рассчитывал, что братва вычислит жертву и заставит его забрать заявление и отказаться от показаний.

– Свидетелей еще вчера прижали, – сказал Мигунок. – Те сразу лапки подняли… Суки, ведь ничего не видели, а под ментов пляшут. Ну народ пошел! А ты, вообще, зачем лоха залепил?

– А это мое воровское дело.