– Я люблю его.

– Как и все мы. – Кафар опустил глаза в пол. – Ну всё, ты готова. – И он забежал в зал.

– К чему? – закричала Бану и бросилась за ним, но в зале его не оказалось. Он словно сквозь землю провалился.

– Кого ты ищешь? – спросило Веретено, которое уже успело переодеться в свою майку с американской проймой и теперь кокетничало с самим собой перед зеркальной стеной.

– Кафара. Он сюда зашёл, а теперь пропал.

– Кто это – Кафар? Твоя любовь? Сюда никто не заходил.

Бану заглянула ему в глаза, но увидела в них только собственное злополучное отражение.

– Ну что, готова к труде и оборону? – Веретено протянуло ей широкую ладошку, приглашая на танец. Бану взглянула на эту ладонь, и ей стало не по себе: там не было линии жизни.

– Чего ты смотришь?

Бану промолчала. Ей не хотелось делиться с ним своими соображениями. В сущности, за всё время их общения она не сказала ему ни слова правды и не жалела об этом.

В тот вечер Веретено долго нудело об этике на танцевальной площадке: оно терпеть не могло неопрятного вида, а ему, видимо, испачкали его любимые танцевальные туфельки. Стоя на середине зала и выразительно жестикулируя, он говорил:

– Когда танцуете, мы должны смотреть, чтобы никому не мешали. Вот я делаю поворот с партнёршей! Она не видит, куда идёт, потому что я – мужчина! И веду – я! Я должен смотреть, куда я ей веду, чтобы не столкнуться с другим парой. А то я вчера на вечеринке танцую, а мне все ноги топтают…

Бану фыркнула, не слишком громко, но Веретено тут же повернулось к ней и спросило:

– Я что, такой смешной? – И добавил, печально покачивая головой: – Ушла…

– Да, я такая, – довольно отозвалась Бану.

После занятия она рассказала Лейле о реакции Веретена на её побег с вечеринки.

– Он думает, что клеит тебя, ты думаешь, что клеишь его, и вы оба очень довольны… собой, – заключила Лейла.

– Ничего такого он не думает. Относится ко мне, как к маленькой девочке.

– По сравнению с ним ты и есть маленькая девочка.

– У меня уже могло быть четверо детей.

– Ты же их ненавидишь.

– Теоретически. Кстати, кто такая эта Зейнаб? Откуда она взялась?

– Кажется, она перешла к нам из другой школы.

«Эта Зейнаб» появилась в тот день в школе впервые и успела так нашуметь, что все ученики к концу занятия, включая даже Бану, запомнили её имя. Она была приземистая и толстая, с носом такого размера, что многие альпинисты сочли бы за честь покорить его. Первый раз она привлекла внимание Бану, когда на замечание Учителя: «Мне что-то запах долмы кажется» — закричала:

– Это я, я готовила долму!

– Кажется, кому-то не терпится замуж, – шепнула Бану Лейле. А Веретено тем временем вцепилось в Зейнаб и начало показывать движение. После этого она почувствовала себя настоящей хозяйкой заведения: комментировала каждую его реплику, оглушительно хохотала, повисала у Веретена на шее и в конце концов так разозлила Бану, что та сказала:

– Распущенность – последняя надежда уродин. Красота говорит сама за себя. – Она произнесла это довольно тихо, но скандальной частью своей души надеялась, что Зейнаб её услышала.

Бану думала про новенькую по дороге домой, пока её не напугал заунывный тонкий голос из ларька, провывший на русском языке, когда она проходила мимо:

– Пышки, пы-ы-ышки!

А потом наступило её любимое время – время сна. Бану была послушной девочкой: её мятежный дух слонялся по ночному городу, но тело ложилось спать ровно в десять часов. В тот день, прячась под одеялом с закрытыми глазами и ожидая сна, она услышала доносившуюся из проезжающей машины музыку, под которую она танцевала когда-то в детстве. Помнится, тогда она мечтала влюбиться в мужчину, для которого сможет танцевать, и вот…

Кто-то запрыгнул ей на живот, отозвавшийся привычным взрывом острой боли, впрочем, быстро притихшей под действием чего-то тяжёлого и очень тёплого. Не открывая глаз, Бану подняла руку, показавшуюся ей невесомой, и нащупала шелковистую шёрстку. Она провела ладонью от холки до хвоста, но вместо хвоста нашла лишь острый осколок хрящика. «Это же покойный бесхвостый Монтгомери!» Бану вскочила в постели, и кот – точнее, его призрак – прянул с кровати на пол и исчез где-то в тёмном углу между стеной и платяным шкафом. «Почему он пришёл именно ко мне, он ведь никогда не любил меня», – озадаченно подумала Бану. Затем она повернулась на правый бок и в мечтах о Веретене уснула. Он снова снился ей, и в этом сне они точно не танцевали.

– Ты не видела Кафара? – На следующем занятии Бану предприняла попытку разыскать своего таинственного друга. Первой, к кому она обратилась, была та самая девушка, которая взросло выглядела и хорошо танцевала. Её звали Айша – Бану наконец запомнила её имя после того, как, не удовлетворившись третьим местом на чемпионате, она зашвырнула букет цветов в дальний пыльный угол, разрушив уютное жилище безобидного паука. Тогда-то, по свежести чувств и непосредственности эмоциональных реакций Айши, Бану и поняла, что дама сия вовсе не так потрёпана и закалена житейскими бурями, как ей до сих пор казалось.

– Нет, а кто это? – Айша завертела орлиным носом, почуяв гнилостный, заманчивый запах сплетни.

– Никто. Совсем никто.

«Похоже, тут никого не знают по имени, кроме нескольких карликовых звёзд клубного масштаба, которых знают все, и то потому, что Веретено произносит их имена по сто раз в день». А ведь Кафар был хорош. Но почему она ни разу не видела его на уроках?

– Это твой парень? – не могла успокоиться Айша.

– Нет у меня никакого парня. – Бану раздражало это слово. – И никогда не было.

Айша, обидевшись, пошла переодеваться, а Бану села на скамейку, внутри которой, казалось, нашли приют все острые вещи мира, и начала ждать. Она слышала, как над её головой стучат каблуками прохожие. Вот запачканные серой грязью коричневые женские сапожки задержались у окна, неуверенно переступая мелкими шажками на месте, словно кто-то хотел заглянуть внутрь школы, но стеснялся. Бану вспомнила, как она сама проводила долгие мучительно-сладкие минуты возле окон, слушая голос Веретена. Охваченная внезапным подозрением, она вскочила ногами на скамейку и приблизила лицо к стеклу, но сапоги уже исчезли.

– Красавица, ты чего залезла? Испачкаешь же, ну, тут люди сидят, а ты ногами залазиешь.

– Мне показалось, я там кое-кого увидела. – Бану ничуть не смутилась, когда Веретено застало её за таким странным поведением.

– Кого? Кафара своего? – Веретено так и сверлило её глазами, а Бану отвечала ему тяжёлым взглядом исподлобья.

– Нет. Но я ищу его. Вы его не видели?

– Ты такая фантазёрка! Здесь нет никакого Кафара.