Холодным декабрьским утром понедельника аккредитив на девятьсот тридцать тысяч баксов был насильственно раскрыт заговорщиками, и деньги перекочевали на кипрский оффшор. Еще через неделю об этом стало известно Николаю. Бабушка с Васечкой давно прохлаждались на даче у ленинградской подруги.

Николай заметался, хватанул коньяку и бросился оторваться на Анне, ведь это она привела на хвосте поганого итальяшку! Но жена встретила его во всеоружии. Аннушка уже пролила масло. Именно легендарная тезка подсказала ей это изуверское решение. К приходу Николая она уже густо полила маслом полы в прихожей. Он с порога поскользнулся и брякнулся к самым ее ногам. Прямо как в кино. Она пнула его со всей силы и моментально отскочила в сторону.

— Бить меня вздумал, подлец! А сам с Веркой путаешься! Не буду я этого терпеть! Ухожу от тебя, еду к сыну. Видеть тебя не могу, кобель!

Как просто прикрыть свою ненависть ревностью! Осторожность не помешает, муж не должен узнать, откуда у этой аферы ноги растут. Иначе точно убьет. Ошарашенный Николай даже не ответил на ее пинок, он тихо матерился, потирая ушибленный локоть и растерянно глядя на жену. Попытался встать, но предательский пол снова выскользнул из-под него. Анна забежала стонущему мужу за спину и неожиданно для себя еще раз врезала благоверному от всей души ногой между лопаток. Он вскинулся, хотел поймать ее ногу, но Анна ловко отскочила к открытой входной двери. Стыдно об этом говорить, но, замахиваясь для пинка, Анна получила огромное, хотя и низменное, удовольствие. Так что, милые читательницы, не верьте «охаживающим» вас кулаками мужчинам, когда они сокрушенно твердят потом, что не ведали, что творили, или просто хотели вас повоспитывать маленько и не рассчитали силу шлепка, нет они просто ловили кайф. А как отказаться от кайфа?

Анна в последний раз глянула от поворота лестничной клетки на свое старое семейное гнездо. Здесь она бегала маленькая, здесь сидела на коленях у дедушки, здесь подманивала кошку Дусю механической мышкой. Что останется от всего этого? Горько и одновременно легко было у нее на душе. Пусть все это будет уничтожено, пусть останется одно пепелище. Прежней жизни — четвертой по счету — конец. Впереди последняя — пятая.

Она залегла в бомбоубежище и стала дожидаться, пока отгремит разборка.

Николай метался, рвал на себе рубаху и обещал все вернуть. Компаньон холодно кивал, но приставил к нему охрану, чтобы должник не смылся. Николай оформил на банкира машину, фирму, дачу в Завидово, акции. Тот пробовал отобрать у бывшего компаньона и квартиру, но в ней Николай даже не успел прописаться. Новая семья будто сквозь землю провалилась, а со старой взять было нечего. Две смежные комнаты в хрущевке ничего реально не решали. Верка сделала широкий сердечный жест — отдала все свои побрякушки за любимого. Дебет наконец сошелся с кредитом, и его скрепя сердце отпустили. Так, пожировав пару лет, Николай, к великой радости поварихи, вернулся обратно домой: никакие побрякушки не стоят настоящего мужика. Вместе они поехали и вывезли из консерваторской квартиры все: от дорогих хрустальных люстр до проводов, инструментов и даже держателя для туалетной бумаги вместе с вставленным в нее рулоном. Обглодали квартиру до костей. Холодная ненасытная жажда хоть что-то урвать горела в их глазах. Они действовали спаянно и синхронно, понимая друг друга с полувзгляда. Старые обиды были забыты.

Узлы споро грузили в «Газель». Потом в тесноте захваченного скарба у себя в берлоге пили холодную водочку, хохотали, вспоминая налет. Николай сильно привлек к себе Верку и увидел, что глаза ей закрыла сладостная пелена, как у курицы.

— Ты что? — с притворным страхом пролепетала она и придвинулась к нему как можно ближе. Они слились, оба полные, веселые, потные от ударной разгрузки. Их тела прекрасно знали, что и как надо делать, и их хозяева только посапывали от удовольствия. Николай чувствовал себя настоящим первобытным мужчиной, вернувшимся с опасной охоты живым и с добычей.

— Эх! Добре, Верка! Поживем еще. Что сможем, из этого барахла продадим, я смотаюсь в Турцию с хлопцами, отоварюсь шмотьем. У меня же две палатки в Лужниках заначены. Бросай свою ресторацию, будем башли, как пельмешки, лепить.

Так один из участников этого приключения попал наконец на нужный ему этаж.

К Новому году все было кончено. Она даже стихотворение в честь этого написала. Впервые для себя, а не для Германа.

Есть в снегопаде, что творит

Декабрь в ночи,

Преступная и сладкая свобода.

От времени, от места и от рода

Отмежевали нас бородачи-сугробы.

Милостивый снег

Укрыл нас всех

И одарил забвеньем.

В беспамятстве стоять и слушать смех

мгновений.

Пока не скрипнет дверь. Не позовут с крыльца.

Душа все медлит с узнаваньем.

И года нового снежайшие уста

прощение скрепляют целованьем.

Старый Новый 1995 год Анна встречала уже одна в своей прежней разграбленной квартире. Она успела сгонять на Кипр. Поделила выручку с Клоди. Открыла там еще один счет. По совету Гагика перекинула часть денег в Германию в дружественный ему банк. Часть привезла домой. Полностью отремонтировала квартиру. Тихо подала на развод с Николаем через адвоката. Но все медлила возвращать маму с Васечкой. Наслаждалась свободой. Съездила в Петербург, навестила их на роскошной даче у самого Финского залива. Мама жалобно говорила что-то о ссылке.

— Мам, я должна отремонтировать квартиру. И сразу хочу тебе сказать: там ничего не осталось. Николай связался с подонками, они его подставили и полностью обчистили. Я с трудом спаслась сама, но обстановку и все, что было в доме, они конфисковали.

Лицо мамы почернело.

— Не беспокойся. Все твои безделушки и прочие шубы я успела вывезти. Просто не удивляйся, что там теперь все другое. Но твою комнату я обставлять не стану — дождусь тебя, сделаем это вместе.

— Хорошо, — растерянно согласилась мама и протянула Анне ребенка, который давно уже нетерпеливо елозил у нее на коленях, просясь к мамочке. — А ты знаешь, Васечка уже начал говорить «гу-гу-гу».

— Да? — рассеянно переспросила Анна и продолжила: — Понимаешь, мам, я с Колей развелась. Так что наш Васечка теперь безотцовщина. На какое-то время по крайней мере. — И, поймав недоуменный взгляд мамы, поспешно пояснила: — Нет-нет, мириться с ним нельзя. Он под бандитами, и вам возвращаться пока опасно. Давайте к марту, ну, самое позднее, к апрелю. Хорошо?

— Хорошо, — вполне смиренно ответила мама. А Васечка ничего не сказал, а только все прижимался к ней всем своим маленьким тельцем, лепетал «бу-бу-бу», «му-му-му» и улыбался розовыми деснами с тремя маленькими нежными зубками. Дети, рожденные по принуждению, всегда нелюбимы, даже если они поздние и единственные. Так и Васечка все никак не мог найти лазейку к сердцу своей мамы. Он так не хотел уходить с ее колен, что даже забыл попроситься обычным ревом на горшок и обкакался.