В Петербурге продажа людей происходила куда скромнее. В объявлениях зачастую не писали прямо — скажем, авторы делились намерением продать охоту из двух дюжин гончих и борзых, но лукаво прибавляли: «Если кому угодно, при сей охоте отпускаются ловчий и доезжачий».

Знал Фёдор Иванович и о торговле людьми с рук: в Петербурге крепостного можно было продать много выгоднее, чем в провинции, так что людей в столицу везли по Неве целыми барками. В центре города имелись особливые дворики — в доме Бахтина у Поцелуева моста, на Литовском канале, в Малой Коломне у какого-то шустрого дьячка и против Владимирской церкви, где свой невольничий рынок устроил плюгавого вида чиновник. Один из сослуживцев графа по Преображенскому полку получил наследство и упросил его составить компанию, чтобы подыскать прислугу. Офицеры целый день колесили из одного дворика в другой — крепостных людей там выставляли целыми семьями, с детьми; на лбу каждого мужчины помещался ярлык с указанием цены и специальности…

…однако там всё же никого не раздевали донага и не щупали, словно коров или лошадей, не заглядывали в зубы. В России это было как-то по-божески, что ли.

— А негры разве не бегут? — поинтересовался Фёдор Иванович, чтобы не углубляться в российские особенности торговли людьми. — Здесь же всё как у них в Африке. Те же змеи, крокодилы, леса. Махнул за город — и на свободе!

— Э-э, нет! — Альвареш улыбнулся во всё круглое лицо и утёр со лба крупные капли пота. — Вы забываете об индейцах. Если они поймают чёрного, то непременно съедят. На пир целым племенем собираются, да ещё гостей зовут. Я вам больше скажу, некоторых они предварительно откармливают. Негры для них — не люди, а что-то вроде особенных обезьян. Правда, и негры индейцев не жалуют. Случись поймать — убивают без пощады.

— Вы так спокойно об этом говорите, — заметил граф, и Альвареш безразлично отозвался, дёрнув круглым плечом:

— У нас убийство чёрного убийством не считается.

Прав был князь Львов, подумал Фёдор Иванович. Не совсем такова Америка, как в книгах о ней пишут. Рай, да не для всех.

Граф простился с Альварешем и ещё побродил по городу. Здесь было не так людно, как в Санта-Крус, и совершенно не на что смотреть — массивный каменный дом губернатора и три церкви не в счёт. Ноги принесли Фёдора Ивановича к местной крепости, переполненной ленивыми солдатами. В России такую службу называют — не бей лежачего. Невдалеке от берега замерли на якоре несколько судов под французскими и британскими флагами. У пристани на батарее граф насчитал всего восемь пушек — скудную и единственную защиту столицы от нападения с моря.

Наконец, голод напомнил о себе, и Фёдор Иванович зашёл в таверну: после корабельной стряпни его манила хорошая кухня. Заказав жареную куропатку, он поспешил выйти из прохладного, но душного зала наружу и уселся в тени парусинового тента за стол в стороне от входа. Здесь его и застал Жуан Альвареш, который проходил мимо в компании двух загорелых плечистых молодых мужчин и миловидной девушки.

— Господа, это мой друг Теодору из России! — торжественно представил графа толстяк; из вежливости он говорил по-французски, чтобы Фёдор Иванович мог его понимать, но имя произнёс на португальский лад.

Мужчина со шрамом на щеке назвался Мигелем. Второго звали Фернандо; их спутница Исабель была его сестрой. Все трое сносно владели французским. Фёдору Ивановичу девушка напомнила Пашеньку — смуглой гладкой кожей точёного лица и копной чёрных кудрявых волос, небрежно перехваченных яркой лентой. Возрастом они тоже были похожи: южанки созревают рано… С позволения графа компания устроилась за его столом; чернокожему слуге велели принести вина.

За выпивкой под закуску из свежего местного сыра и фруктов португальцы принялись расспрашивать Фёдора Ивановича об экспедиции. Оказалось, слухи про появление русских кораблей уже ползли по городу. Вино было отменным, компания приятной, и граф охотно поделился своими приключениями последних месяцев, как водится, кое-что приукрасив. Однако мысль о куропатке не давала ему покоя.

— Спросите, отчего мне так долго не несут обед, — обратился Фёдор Иванович к Альварешу. Тот перекинулся несколькими словами со слугой, потом с вышедшим наружу хозяином таверны, и на лице его отразилось некоторое смущение.

— Видите ли, любезный Теодору, — сказал он, помявшись, — пока мы здесь сидели, пришёл какой-то французский моряк, увидел вашу куропатку и забрал её себе.

— Что?! — взревел Фёдор Иванович и поднялся, нащупывая шпагу. Компания последовала за ним в таверну, с интересом ожидая развития событий.

Внутри за столом расположился здоровенный бородатый детина. Перед ним стояло блюдо с горой живописного гарнира из картофеля и овощей, над которым он волосатыми ручищами раздирал крупную жареную птицу.

— Мсье, это моя куропатка, — сказал граф, остановившись в трёх шагах от стола. Его холодный тон и бесстрастное лицо не предвещали ничего хорошего, но француз об этом не догадывался, а потому заявил:

— Уже нет, — и принялся с аппетитом обгладывать хрустящую тушку.

Фёдор Иванович вытащил шпагу из ножен и отбросил их в сторону. Наглец лишь немного скосил глаза, продолжая с урчанием вгрызаться в мясо. Граф медленно дотянулся кончиком клинка до кувшина, стоявшего перед моряком, и лёгким движением опрокинул его набок. Вино хлынуло на стол, красная лужа окружила блюдо. Француз бросил обглоданную куропатку в гарнир и поднялся, вытирая толстые пальцы о парусиновые штаны. Теперь его спокойствие стало понятным: противник Фёдора Ивановича был огромен и больше чем на голову превосходил графа ростом. Надо полагать, подобные выходки составляли часть обычных развлечений моряка на берегу — после долгого плавания гигант-француз отводил душу хорошей дракой, из которой привык ещё до её начала выходить победителем…

…но здесь удача ему изменила: задира наткнулся на Фёдора Ивановича Толстого. Вытерев руки, моряк вытащил тяжёлую саблю, которая висела на кожаной перевязи поперёк широкой груди, — и с неожиданной быстротой вдруг с размаху рубанул противника. Вернее, страшной силы удар пришёлся в то место, где мгновением раньше стоял Фёдор Иванович: тот отступил на полшага в сторону и чуть развернулся, пропустив мимо себя смертоносную сталь. Граф мог бы тут же проткнуть насквозь француза, который оказался к нему боком, но вместо того с оттяжкой ударил шпагой по запястью руки, державшей саблю, и глубоко разрубил нападавшему кисть. Сабля со звоном полетела на пол; француз взвыл, прижимая искалеченную руку к животу здоровой рукой и пытаясь унять кровь, а Фёдор Иванович что было силы пнул моряка под колено и, когда тот присел на подогнувшихся ногах, сунул шпагу ему под бороду, поперёк горла, другой рукой схватив за волосы.

Схватка оказалась настолько стремительной, что португальцы — Альвареш с компанией и хозяин таверны со слугой-негром — успели только ахнуть. Фёдор Иванович, не меняясь в лице, прежним тоном сказал:

— Вы, кажется, не закончили обед, — и поволок ошеломлённого француза обратно к столу.

Тот и не думал сопротивляться, тем более граф продолжал крепко держать его за волосы, а острый клинок врезался в шею.