Сладкие грезы целиком поглотили ангела, поэтому столкновение с действительностью, грубой и лишенной романтики, оказалось таким тяжелым. Ангела окатило ледяной водой. Очнувшись, он с недоумением подумал: откуда столько дождя? Метла влетела в область низких туч, в центре которой стояла башня. Бенедикт вздохнул и закашлялся, захлебнувшись густой, словно жирные сливки, водой. К счастью, это продолжалось недолго – помело влетело в башню отшельника Амината. И влюбленный не заметил маленькую фигурку в грязной, изорванной одежде, что скрючилась у подножия каменистого холма в двух шагах от зияющего чернотой входа. Если бы Гризелла приказала доставить Бенедикта прямо к его любимой, молодые люди встретились бы намного раньше. Но Гризелла выразилась предельно точно – она приказала доставить ангела на кудыкину гору. И помело понеслось вдоль винтовой лестницы вниз, рассекая клубящийся серый туман ревом милицейской сирены.

Бенедикт снова вспомнил любимые черты – и мир вокруг него перестал существовать. Он сконцентрировался в огромных глазах янтарного цвета. Вот Медуза, когда он выходит победителем в неравной схватке, смотрит на него с восхищением. Вот она бросает искоса лукавый взгляд, когда он замечает направленное на нее внимание мужчин и ревнует. Вот она, слушая его рассказы, в удивлении широко распахивает глаза и взмахивает длинными ресницами. А вот ее глаза становятся бездонными и затуманиваются, когда он, обняв ее тонкий стан, медленно наклоняется к ее лицу. Губы красавицы тянутся к нему навстречу, он немного медлит, смакуя и растягивая удовольствие. Медлит, хотя душа его переполнена сладостным томлением. Наконец он не выдерживает – и сливается с ней в сладостном поцелуе.

Бенедикт до того ярко представил это, что его руки потянулись к воображаемому объекту любви, а губы делали такие движения, будто он действительно целовал Медузу.

Спуск был крутым – метла летела почти вертикально. Ангел, стоило ему только поднять руки, сорвался с неудобной ручки и полетел вниз – уже совершенно самостоятельно. А метла, посчитав свою миссию выполненной, круто повернула назад и резво понеслась восвояси, на лесную полянку, где около избы на курьих ногах испытывала дикие неудобства ограниченная в передвижении по Иномирью Гризелла.

Ангел кубарем покатился по лестнице. И не собрать бы костей Бенедикту, если бы не странные мягкие космы седых волос, что устилали ступени и вились плющом по перилам. Это и спасло его. Каким-то чудом он умудрился схватиться за белую прядь. И вовремя, так как его по инерции пронесло мимо поворота винтовой лестницы, и он повис над серой, туманной бездной. Ангел глубоко вдохнул безвкусный, будто стерильный воздух и, болтаясь над пропастью, задумался. Что делать – лезть вверх или, напротив, спуститься вниз? Спуск показался Бенедикту более приемлемым. Ведьма же сказала, что ему надо в подвал, так какой же смысл лезть на лестницу, которая осталась где-то высоко, чтобы потом снова возвращаться вниз? И он начал спускаться, осторожно перебирая руками и ногами. Ангел был силен, и болтайся он на обыкновенном веревочном канате, то спустился бы вниз легко и быстро. И без осложнений. Но плеть, в которую он вцепился, состояла из отдельных волос, толстых и жестких. И скользких. Скоро руки Бенедикта были изрезаны в кровь, что тоже не добавляло цепкости. И ангел заскользил, рискуя сорваться в любую минуту. Тут не помечтаешь, все его внимание было сосредоточено на одном – как прекратить скольжение. Он даже не понял, что ноги коснулись пола и он стоит на твердой почве.

Бенедикт разжал пальцы и некоторое время смотрел на руки. Порезы были глубокими и обычному человеку доставили бы много проблем. Но он не был обычным человеком, и скорость регенерации тканей в крепком, сделанном в Небесной Канцелярии теле была просто феноменальной. Глубокие раны затягивались на глазах у изумленного Бенедикта. Он не знал об этой особенности своего организма и раньше всегда тщательно оберегал себя от возможных травм.

Вытерев ладони об изрядно потрепанный при спуске камзол, ангел сделал несколько шагов по направлению к светящемуся невдалеке пятну. Он вышел в большую комнату, уже знакомую ему по прошлому посещению башни. И сразу же увидел винтовую лестницу. Она спиралью поднималась вверх, в клубы тумана, и винтом вкручивалась вниз, куда-то совсем уж в невообразимую глубину.

В самой башне ничего не изменилось. Все так же свисали со стен плети черной паутины, так же серым ковром лежала пыль под ногами. Вдоль стен идеально ровным кругом стояли сундуки. Некоторые были закрыты, некоторые же, напротив, открыв крышки, являли на обозрение содержимое. Ангел заметил полосатые носки с раструбами, похожими на тулью шляпы, и помпонами на мысках – и улыбнулся. Он вспомнил, как когда-то перепутал и надел один такой носок на голову. Потом выяснилось, что этот волшебный предмет универсален – эдакий гибрид шапки-невидимки и носков-скороходов. Бенедикт вспомнил еще об одной особенности этого яркого примера синтеза местной магии – носки начинали танцевать, стоило только поблизости заиграть музыке. Он рассмеялся. Когда-то старый Аминат так лихо отплясывал на свадьбе Самсона, что все диву давались. Старик тогда и ругался, и умолял, но продолжал выкидывать коленца, стучать чечетку и совершать совсем уж балетные прыжки. Даже когда его свалили на землю и стащили с его ног полосатые носки, ноги старика все еще продолжали по инерции дергаться. Бенедикт вдруг обнаружил, что за воспоминаниями не заметил, как поднял волшебные вещи и теперь держит их в руках. Он пожал плечами и заткнул носки за пояс. Если бы его спросили, зачем он это делает, то вряд ли ангел смог бы связно объяснить.

Бенедикт подошел к лестнице, посмотрел вниз. Гризелла сказала, что нужно в подвал, но есть ли подвал в этом странном строении? Что ж, решил влюбленный, сейчас мне предстоит это выяснить. И выяснил бы, если бы не столь им любимая этика. И не просто этика, а Этика с большой буквы.

Ангелу приспичило справить малую нужду. Надо сказать, что эта потребность человеческого организма была ему понятна с анатомической точки зрения, но все равно он каждый раз смущался и с трудом соглашался на столь неэстетичный акт.

Ангел посмотрел вокруг – отхожего места в башне отшельника Амината не было предусмотрено, а просто помочиться на пол он физически не мог. Все его существо протестовало против такого вопиющего нарушения этических норм. Уже то, что кто-то может наступить в дурно пахнущую лужу, приводило ангела в отчаяние.

Он еще раз взглянул на лестницу и, понимая, что до следующей площадки просто не дотянет, кинулся к дверному проему, в который врывался яркий дневной свет. И поэтому не видел, как через минуту после того, как он выскочил из башни, по винтовой ле-стнице, спускаясь вниз, прошла Медуза.

Выбежав наружу, ангел на мгновение замер, зажмурившись. После полумрака башни глаза отказывались переносить яркость солнечных лучей. Вытерев выступившие слезы и немного проморгавшись, Бенедикт огляделся.

Он стоял, прислонившись спиной к бурым камням, из которых была сложена древняя башня, и смотрел на сонную долину. Это был мир безмятежный и покойный. Лениво колыхалась трава, когда по ней прогуливался медленный, сонный ветерок. В бирюзовом небе висели сытые, тучные облака, слишком раскормленные для того, чтобы немного сдвинуться и прикрыть яркое солнце, давая земле долгожданную тень, или чтобы пролиться дождем, напоив изумрудную траву внизу. Ощущение покоя никак не вязалось с состоянием ангела. По-любому выходило, что справлять малую нужду ему придется на открытом месте. До самого горизонта простиралась лишь ровная зеленая гладь травы. Бенедикт, с трудом передвигая ноги, обошел вокруг башни и увидел следующую картину: недалеко возвышался замок. Одинокий черный замок в этом зеленом раю. Он бы показался ангелу вопиющим нарушением гармонии, если бы тот мог думать о чем-то другом, кроме собственного мочевого пузыря. И Бенедикт, чувствуя, что он долго не выдержит, со всех ног понесся к замку.