– Логично, – согласился Губанов. – Есть ответ на вопрос: «Кто?» Вопрос: «Для чего?» – пока без ответа.

– Ковровое покрытие сняли за день до смерти Филиции Павловны. Как раз тогда она занялась шантажом.

– Следуя вашим рассуждениям, Кондрюкова шантажировала убийцу куском ковролина?

– Выходит, что так, – Лера поднялась с пола и села рядом с Губановым. – А поскольку ковролин из кабинета Кравченко, значит, она шантажировала его.

– Предположим, все так и было. Но только вот ведь какая штука… – Он помолчал, по-видимому собираясь с мыслями. – Для того чтобы ковролин стал уликой, он должен нести какую-то информацию.

– Может, был поврежден или… испачкан?

Губанов продолжил мысль:

– Логично предположить, что вымазать ковролин можно не только ногами, но я думаю, что именно так и случилось: грязные подошвы.

– Я знаю! – вскрикнула Лера. – Они были в краске!

– В краске?

– В голубой краске с седьмого этажа! Филиция Павловна видела ее и тоже испачкала туфли. Только Кравченко мог оставить след под столом, и только комендантша могла расшифровать, что это значит.

– А это значит, – продолжил Губанов, – что сумочку Риты Сцейпек подкинул Игорь Петрович, и Филиция Павловна поняла это раньше других.

– И потому умерла.

– Кравченко ее утопил… – Не закончив фразы, Дмитрий услышал, как Лера заплакала.

– Это он запер дверь… – прошептала она. – Нас никогда не найдут… Какая же я дура, что сюда пошла.

– Ну-ну… Не корите себя. Вы не дура. Вы – любопытная Варвара. – Дмитрий обнял ее. – Любопытство… Кравченко просто сыграл на нем.

* * *

Машино утро началось с пробки на Ленинградском шоссе. Из области в центр тянулся нескончаемый поток машин.

К «Пресне Палас» она подъехала ровно в десять. Свободных парковок не было, и ей пришлось объезжать дворы. Найдя подходящее место, Маша заметила заснеженный автомобиль. По номеру определила, что он Лерин. По толстому слою снега – что он простоял здесь всю ночь.

Маша вынула телефон, набрала Лерин номер.

«Вне зоны…» – нажав на отбой, она немедленно позвонила Барсуковой.

Надю встревожил ее звонок, она и сама пыталась дозвониться до Леры, но безуспешно. Теперь она бежала по коридору в «Домовой».

В приемной Лобова разговаривали две женщины, одна из них была Галеева.

– Второй день работает, и такая безответственность.

– А ведь показалась серьезной девушкой.

– Не появлялась? – Надя указала глазами на Лерин стол.

– Нет. И даже не позвонила, – сказала Галеева.

– В соседнем дворе всю ночь простояла ее машина.

– Может быть, она выпила и уехала на такси? – предположила Ирина.

Надя резко ее оборвала:

– С Лерой что-то случилось!

* * *

У закрытой двери дирекции бизнес-центра слонялись рабочие.

Олег Иванович сидел на корточках и смотрел в конец коридора, откуда к нему приближалась группа мужчин, среди которых были охранники и следователь прокуратуры Васин. Подойдя, Васин дернул дверную ручку.

– Никого? – спросил он у Олега Ивановича.

– Пока никого, – ответил тот.

Следователь посмотрел на часы:

– Одиннадцатый час.

Олег Иванович встал и пожал плечами:

– Ждем…

– Губанов не заходил? – спросил у него охранник.

– Не знаю.

– В подземном гараже я видел его машину, – сказал Васин.

– Чью машину? – В разговор вклинилась подоспевшая Маша. Она открыла дверь.

– Машину Губанова, – пояснил Васин.

– Нам нужно поговорить, – сказала ему Маша.

– Вот так сразу?

– Пропала Лера Казанцева. Ее машина осталась на ночь в соседнем дворе, а сегодня она не вышла на работу. Мобильник – вне зоны, дома она не ночевала.

– Откуда вы знаете, что дома не ночевала? Проверяли?

– Звонила вечером на домашний. Она не брала трубку. Я уверена, с ней случилась беда.

– Так-таки и беда… Может быть, загуляла?

Маша вспыхнула:

– Говорю вам, с ней что-то случилось.

Васин рассеянно обвел глазами приемную, достал телефон и набрал номер Губанова:

– Все утро звоню. Телефон отключен. Что бы это могло значить? – Он повернулся к охраннику: – Видеонаблюдение восстановлено? Что с сервером?

– Пока нет, – ответил тот. – Восстанавливают.

* * *

Из темноты слышался звук падающих капель. Из шестидесяти капель складывалась минута, из трех тысяч шестисот – один час.

Через восемьдесят шесть тысяч четыреста капель пройдет день, спустя шестьсот четыре тысячи восемьсот – неделя…

Их найдут через неделю или, может быть, через год. Кричи – не докричишься. Стучи – никто тебя не услышит. Надежды на спасение нет.

– Я не хочу умирать… – Лера попыталась выпрямиться, но, почувствовав боль в спине, без сил улеглась на пол.

– Не нужно об этом думать. – Повозившись в темноте, Губанов зажег спичку, заглянул в сигаретную пачку и, скомкав, отбросил ее в сторону. – Сигареты закончились.

– Что с нами будет… – прошептала Лера.

– Не стоит об этом.

– У меня нет сил…

– Хотите, я что-нибудь расскажу?

– Про сестру…

– Что? – не расслышал Губанов.

– Расскажите мне про сестру…

– Про Женьку? – Губанов тихо рассмеялся. – В детстве она постоянно портила мне кровь. Прилипчивая была, зараза. Я старше Женьки на шесть лет. Мать заставляла таскать ее за собой. Чуть что не по ней, коронная фраза: «Я все расскажу маме». А если родители наказывали меня, она тут же заступалась, плакала: «Не трогайте Димку». Добрая девчонка. И как только она нарвалась на этого Кузьмичева… Не повезло ей.

– Замуж за него вышла из-за денег?

– Я в душу ее не лез. Точно сказать не могу. Кузьмичев ей звонил, цветы присылал, подарки. Женьке тогда было двадцать четыре, она уже терапевтом работала в поликлинике. Кузьмичев к ней каждый день на прием записывался. Жаловался на одиночество, плакал. Ну, и выплакал. Первые годы они жили неплохо. Потом Кузьмичев начал борзеть. Любовницы пошли – одна за другой. Помотал Женьке нервы изрядно. Я говорил ей, брось его к черту. Не послушалась. Ребят жалко, племянников. Как подумаю, что никогда их не увижу… – Губанов вдруг замолчал, потом чуть слышно вздохнул. – Венька, племянник, насквозь больной. Астма. От матери ни на минуту не отлипал. Даже не представляю, как он там без нее.